Когда я наконец решаюсь взглянуть на Савви, ее брови приподнимаются, выражая едва заметную радость. Как будто она понимает. Возможно, нам все же стоит попытаться.
– Может быть, четыре, – говорю я, стараясь говорить спокойно. – Иногда я сбиваюсь со счета.
Савви не смеется над шуткой, как делают, чтобы заполнить тишину. Крохотная часть меня уважает ее за это, но большая часть волнуется, не понимая, что стоит, а что не стоит говорить.
– Я всегда считала себя случайностью, – говорит Савви.
– Я тоже, если честно. – Я впервые признаю эту мысль, произнося ее вслух. Судя из ежегодного просмотра Конни «Блондинки в законе», то, что я появилась у родителей во время их учебы в юридической школе, было нелегким испытанием. Насколько мне известно, подруга семьи провела для них свадебный обряд и отправила в счастливый супружеский путь.
– А тебе сколько… шестнадцать? – спрашивает Савви.
Я киваю. На полтора года младше нее, если верить фотографии, которую она выложила, позируя с кучей разноцветных шариков на день своего восемнадцатилетия в декабре. Этот пост собрал больше ста тысяч лайков.
– А знаешь, что самое безумное? Я даже не собиралась сдавать этот тест, – говорит она. – Это была формальность. Мы сделали рекламный пост вместе с этим сайтом ДНК-тестов в инстаграме, – говорит она так, будто мне и так все известно, и не хочет вдаваться в подробности. – Я сдала его, чтобы пополнить раздел о здоровье. И да, я думала, что, может, кто-то из моих… кто-то из твоих родителей вдруг найдется. Я всегда знала, что легко смогу их найти, если вдруг захочу. Но никогда бы не подумала…
Она вопросительно смотрит на меня, будто я могу знать что-то, чего не знает она. Это еще больше выбивает меня из колеи. Я задаюсь вопросом, кому я должна быть верна, и имеет ли верность вообще какой-то смысл. Это рефлекторная реакция – защищать родителей, и еще более рефлекторная реакция – рассказать ей все, что только могу, лишь бы заставить их страдать после того, как они лгали мне все эти годы.
– Мне кажется, что кто-то подсыпал наркотики в мой макфлурри, – говорю я, стараясь уйти от темы. Стратегия, взятая из так называемого Конни «Учебника Эбби Дэй по хроническому избеганию конфликтов», к чему Лео добавлял «и тому, как построить на этом день».
Савви пропускает это мимо ушей.
– Лучше расскажи, когда пришло то письмо…
– КРЯЯЯК, кряя, кряяяк!
Вздрогнув, мы поднимаем глаза и видим двух маленьких девочек, очевидно сестер, сидящих у края озера и крякающих. Их одинаковые сандалии и леггинсы испачканы грязью, а волосы одного рыжего оттенка выбиваются из косичек. Та, что помладше, пихает вперед старшую, имитируя вслед за ней кряканье.
Мы с Савви направляемся к озеру, откуда доносятся звуки, и она, к моему удивлению, издает короткий смешок. Она на секунду смягчается, от чего я вижу в ней что-то знакомое, и дело не только в наших похожих лицах.
– Утиный остров, – говорит она, с нежностью указывая на клочок земли посреди озера.
Птичий заповедник настолько зарос деревьями, что, несмотря на его крохотные размеры, вы все равно не сможете увидеть сквозь него противоположный берег озера.
Я едва ли хочу говорить об этом. Я странно чувствую себя рядом с ней, будто ощущаю, как она оценивает во мне то, что я еще не изучила сама. Но тишина более угнетает, чем моя болтовня, поэтому я говорю:
– Когда я была маленькой, мне казалось, что Утиный остров – это что-то вроде королевства, в котором всем заправляют утки.
Я не ожидала увидеть на ее лице недоверчивую улыбку, когда она поворачивается ко мне.
– Я тоже так думала, – говорит она. – Раз людям нельзя туда заходить. Будто это какой-то тайный утиный мир, да?
Впервые я вижу ее настоящей и такой человечной. Все в ней: прямая осанка, проницательный взгляд, задумчивые паузы перед тем, как заговорить, – казалось продуманным и спланированным, будто мы живем в ее ленте инстаграма, а каждое мгновение записывается туда и выносится на суд всего мира.
Но она снова одаривает меня ухмылкой, граничащей с усмешкой, и словно кто-то приоткрывает завесу между нами, обнажая глубину ее души, в которой я не могу не разглядеть свои черты.
Может, именно поэтому меня вдруг пронзает чувство, что я обязана сказать: