– Я не могу… Не хочу быть такой, как… – вырывается у меня, потому что это намного проще, чем признать, что мне страшно.
– Как что? – резко спрашивает она.
– Как… я не знаю.
Она смотрит на меня, сузив глаза, и я обливаюсь потом. Он покрывает не только руки, но и все мое глупое тело.
– Мне… мне на самом деле плевать на инстаграм и всю эту популярность. Я делаю это для удовольствия.
Святой Утиный остров, мне нужно заткнуться. Она застывает, и становится ясно, что я не просто засунула руку в пасть к зверю, а затолкала ее по самый локоть. Чем дольше она смотрит, тем усиленней начинают крутиться винтики в моем мозгу в попытке придумать, как загладить глупость, которую я сказала, чем-то еще более глупым – словно я собираю многослойный сэндвич из глупых высказываний.
– Я думаю, что денежный фактор может все разрушить.
Савви делает вдох и тщательно подбирает слова для ответа.
– Я не несчастна только потому, что зарабатываю деньги.
Наконец всплывает то, что раздражало меня с самого начала, с момента когда мы с ней встретились. Она даже не потрудилась рассказать о своем инстаграме, потому что и так знает, что я его видела. Она не сомневается, что я трачу свое время, кликая на ее рекламные посты для кормов Purina, рассматривая снимки с модной едой и любуясь на гору именинных воздушных шаров.
И хуже всего то, что она совершенно права.
Она отворачивается от меня, вновь уставившись на озеро.
– В конце концов, тебе придется зарабатывать на жизнь, – говорит она, пожимая плечами, словно ее это не особо волнует, хотя это явно не так. – Разве ты не должна заниматься тем, что любишь?
Господи. Я пришла сюда в поисках союзника, а вместо этого встретила самую нетинейджерскую девчонку-подростка во всем Сиэтле. На глаза наворачиваются слезы, как у глупого ребенка, а разочарование настолько переполняет меня, что я не знаю, как его выплеснуть, кроме…
– Тебе нравится позировать с бутылками воды, с ног до головы обтянутой спандексом?
Черт.
Ее рот снова складывается в тонкую линию, она поворачивает голову в мою сторону так быстро, что ее конский хвост делает небольшой щелчок, рассекая воздух. Я замираю, не понимая, кто из нас больше потрясен: она или я.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но Савви отворачивается прежде, чем успеваю это сделать, и смотрит на крякающих малышек. Их крики достигли предельного уровня, той грани безумства, за которой, как мне известно из моего обширного опыта общения с братьями, следует либо приступ безудержного смеха, либо слезы.
– Ну так нет никакого тайного утиного королевства? – спрашивает Савви, словно последней минуты и вовсе не было.
От облегчения мои ноги становятся такими тяжелыми, что мне хочется сесть в траву или уткнуться в нее лицом, дабы спасти себя от возможности выпалить что-нибудь такое, что может снова все испортить. Я не привыкла к новым знакомствам и попыткам найти общий язык. Всю жизнь я ходила в одну школу, а моими лучшими друзьями с детства были Конни и Лео.
– Даже утиной династии нет, – говорю я, издавая стон.
– Жаль, – говорит она, оглядываясь. – Моя мама всегда рассказывала, что существует целое утиное королевство. С собственным правительством, правителем и всем прочим. Она называла ее…
– Королева Кряк, – произносим мы одновременно.
Я моргаю.
– Так мне сказала мама, – говорю я.
Савви задумывается.
– Мне всегда казалось, что мама все это выдумала.
Я перехожу на писк, когда отвечаю:
– Мне тоже.
Савви выдыхает, и мы смотрим на скопление деревьев посреди озера, шагая в одном темпе и вспоминая другое время.
– Это странно, – говорит Савви. – Но как ты думаешь, наши родители знали друг друга?
Я хмурюсь. Одна Королева Кряк – еще не повод создавать теорию заговора.
– Я считаю…
Но глядя на воду, ощущая легкий ветерок, овевающий берег озера, я осознаю, что это единственная часть этой бессмыслицы, которая имеет смысл. Как бы ни было трудно представить, что мои родители отказались от ребенка, появившегося на свет всего за полтора года до меня, еще труднее поверить, что они отдали ее незнакомцам.