Вите казалось, что лучше не придумать, и вдруг голос Юсупова:
— Разрешите? Матросы предлагают сменить винт, не поднимая катера.
— Разве у вас есть водолазные костюмы?
— А мы с противогазом.
— Правильно! — обрадовался отец. — Теперь к вечеру мы наверняка все исправим!
Матросы принесли противогазы, Юсупов соединил их трубки в один длинный гибкий шланг, а Бородачев надел маску, присоединенную к шлангу.
— Готов к погружению! — услышал Витя приглушенный маской голос Захара.
К поясу Захара подвесили несколько камней, и он, держась руками за борт катера, пошел в воду. Скоро она сомкнулась над его головой. Только открытый конец шланга шевелился в руке Агапова.
— Уже пять минут под водой, — сказал отец, взглянув на часы. — Вызывать на поверхность будем? Вода очень холодная.
Ему ответить не успели: вода забурлила, и Захар всплыл рядом с катером. В его руке был сломанный винт, лопасти которого свернулись, как лепестки засохшего цветка.
— Он еле держался, — пояснил Захар, стуча зубами.
Потом принесли новый винт, и в воду полез Юсупов.
Вите надоело, и он пошел в каюту отца.
Она точно такая, как и на «сто двадцатом». Только на стенке висит папин китель. На столе лежит расческа.
Как все это дорого Вите!..
Когда в каюту вошли отец и Василий Николаевич, Витя уже спал. Георгий Павлович несколько минут смотрел на Витю, потом осторожно провел пальцем по завитку волос на его шее и тихо сказал:
— Совсем как у мамы…
И отошел к иллюминатору.
Курбатов исподлобья посмотрел на спину механика, потушил папиросу и спросил:
— Ну, а дальше как, Георгий Павлович?
— Что «как»? — переспросил тот, подошел к столу и сел напротив Курбатова.
— С Витей как?
— Что ж… Много я думал над этим, Василий Николаевич… Пусть остается здесь. Больше от себя не отпущу… А твое мнение?
— Честно скажу: привык я к нему и жаль расставаться. Но не здесь бы его воспитывать! Парнишка живой, за ним глаз да глаз нужен… Не испортим?
— Скажешь тоже! — обиделся Георгий Павлович. — Вдвоем-то не усмотрим?
— Вдвоем труднее. Вдруг наши взгляды на воспитание не сойдутся? Тогда что?
— Мудришь, Василий Николаевич! Взгляды на жизнь у нас одни, и никакой двойственности не будет. Оба мы с тобой прекрасно знаем, что если не пройдет парень настоящей школы, не хлебнет трудностей, то и хорошего человека из него не будет!
На палубе катера завыла сирена, раздался топот ног и голос вахтенного:
— Воздушная тревога!
— Опять идут бомбить переправу, — сказал Курбатов, схватил фуражку и бросился к выходу.
Георгий Павлович догнал его у трапа, взял за руку и спросил:
— Значит, вместе воспитывать будем?
И эти простые слова взволновали Курбатова. Он понял, что Георгий Павлович благодарит его, считает как бы вторым отцом Вити. Чтобы скрыть волнение, взбудоражившее душу, комом подступившее к горлу, он стиснул руку механика, помолчал немного и лишь потом сказал:
— Катера твои я видел, а вот с народом еще не познакомился.
— Народ — лучше не надо! Все уже побывали на фронте…
— Ого! — невольно вырвалось у Курбатова.
— А ты как думал? Здесь сейчас главное направление, и партия о нем особо думает.
Глава четырнадцатая
«ЗА ВОЛГОЙ ДЛЯ НАС ЗЕМЛИ НЕТ!»
Отец был рядом, но виделся с ним Витя редко. Забежит отец на катер на несколько минут, торопливо потреплет рукой по плечу, скажет:
— Ну, как дела, Витюша? Трудновато приходится? Ничего! Так просто хорошим моряком не станешь! — и снова торопится на катера.
Порой, конечно, трудновато Вите приходилось без нормального сна и отдыха. Но ведь всем остальным, работающим на переправе, было во много раз труднее. Битва за Волгу разгоралась все сильнее.
Фашисты теперь часто обстреливали из пушек и тяжелых минометов и левый берег. Но только один раз произошла маленькая заминка с ремонтом катеров.
Тогда обстрел был особенно яростным, неистовым, и один из матросов спрятался в щель. За ним полезли туда и другие. В это время появился Нестеров. Он спокойно подошел к катерам, потом к щели, остановился перед ней и крикнул:
— Товарищи коммунисты! Пока некоторые товарищи отсиживаются здесь, я думаю, что мы продолжим ремонт?