— Оценивайте, как человека.
— Хорошо… Тилли, приглашай!
Осмотр Флитвика прошел прекрасно. Он живо интересовался всеми моими манипуляциями и даже сам добровольно открыл рот, чем поразил Сметвика до глубины души.
Профессор магозоологии Кеттлберн тоже прошел обследование быстро. Как помочь ему с восстановлением конечностей, отгрызенных его любимцами, я не знала. Протез на ноге ему не мешал, не натирал, так что, предупредив нас, что ожидающий очереди Хагрид плохо поддается заклинаниям из-за великанской крови, он вытащил из кармана шоколадную лягушку, положил ее около Барбары и, посвистывая, покинул больничное крыло.
Следующим вошел профессор маггловедения Квиринус Квиррел, довольно-таки молодой человек со скользким, маслянистым взглядом. Он безропотно, даже с некоторой покорностью выполнял все мои распоряжения, и я уж было подумала, что и все остальное обследование пройдет так же без особенностей, но когда перешла к мочеполовой системе, обнаружила не самый приятный сюрприз.
— Какой роскошный экземпляр! — умилилась я. — Мочиться, небось, больно?
— Неделю уже, — кивнул мужчина.
«А что же ты книззла тянул за причинное место, дорогуша?» — чуть было не выпалила я, но, откашлявшись, спросила:
— Почему же раньше не обратились? Вам лечиться нужно, — вздохнула я: чего только не найдешь в школе. — Барбара, запишите, гонорея, подострое течение, лечение обычное. Прямых осложнений не вижу. Коллега Сметвик, нормально ли наличие преподавателя с «птичьей болезнью» в школе?
— Я вылечусь! Я в Европу на лечение! Честное слово! Не выгоняйте, — молодой человек чуть не плакал.
— Источник знаете? Нет? Список половых контактов предоставьте, пожалуйста.
Список содержал фамилии девиц из Лютного. Я передала его Сметвику, но тот со вздохом убрал его в карман и отрицательно покачал головой.
Следующим вошел полувеликан. Скромно поздоровавшись, он присел, куда сказали, и покорно ответил на все вопросы, с обожанием уставившись на Барбару, точнее — несколько ниже подбородка. Лесник, постоянно находящийся в контакте с животными, оказался очень чистоплотным, и от него приятно пахло хвоей.
За ширмой он тоже разделся без всякого стеснения и подошел к нашему креслу, которое Сметвик предварительно увеличил до подходящего для лесника размера.
Попытавшись взобраться на натужно скрипящую конструкцию, Хагрид схватился за спинку, и та осталась у него в ручище. Он виновато засопел:
— Я… эта… не специально…
— Успокойтесь, мистер Хагрид, давайте, вы лучше приляжете на кушеточку — она покрепче.
— Да можно и без мистеров всяких, мадам Помфри, мы же с вами сколько лет…
Кушеточка крякнула, принимая тело, но осталась целой. Правда, я несколько опасалась за ее ножки.
— Вы бы меня привязали покрепче, мадам Помфри, — сказал этот большой наивный получеловек, — а то я случайно зашибить могу.
Мы в три палочки попробовали навести на него Сомниус, но ожидаемого эффекта не добились.
— Эффект, вызванный гипоксией, мог бы нам помочь… — задумалась я.
— А гипоксия — это что? — странный вопрос задала Барбара.
— Пониженное количество кислорода, поступающего в мозг. Ну, не подушкой же его душить, право слово. Вот помню, как-то одна сестричка пациента грудью успокоила. Распахнула халат, навалилась всем своим… хммм… естеством, перекрыла пациенту кислород, он и готов… — протянула я.
С воображением у Хагрида, по-видимому, все было в порядке, поэтому он, судорожно сглотнув, замер со взглядом, упертым в не менее, чем шестой размер Барбары. Сомниус на этот раз сработал безукоризненно. Так что с Хагридом проблемы были решены. Правда, когда он вставал, ножка кушетки все же сломалась, но это были уже такие мелочи. Я посоветовала обратить ему внимание на позвоночник и дала упражнения для осанки — подтягивание, растяжку, плавание.
После Хагрида никто не вошел.
— Кого-то у нас не хватает, — обратилась я к Барбаре. — А где мистер Филч? Тилли, пригласи к нам уважаемого завхоза.
— Да, мадам, — пропищал тот, пропадая с тихим хлопком.
— Но он же сквиб… — пролепетала медиведьма.
— И от этого не человек? Это ты мне брось, Барбара, мы не фашисты какие, мы — медики. Для нас нет разницы, маггл, маг или сквиб — наше дело лечить, а не судить.
— И Пожиратели?
— Пока он наш пациент — абсолютно неважно, кто он. Такова наша судьба, добровольно выбранная нами. Иначе надо бежать из медицины, пока не поздно.
Да, мы лечили. Перевязывали, оперировали… Даже фашистов. В госпитале нет места ненависти, ненависть остается за порогом и терпеливо ждет, когда пациент выздоровеет и снова станет ненавидимой фашистской нечистью. Казалось, у меня в глазах должно темнеть от одного вида этой свастики, но оперировала, держа себя в руках. Я — врач, и это самое высокое существующее звание.
Открылась дверь, и в кабинет робко вошел завхоз школы.
— Здравствуйте, мистер Филч, — приветливо улыбнулась я. — Что же вы сразу не пришли? Или о здоровье заботиться не хотите?
— А разве мне положено? Я же сквиб, — почти прошептал Аргус Филч.
— Совсем неважно, что вы сквиб, мистер Филч, — раздался звонкий голос Барбары. — Вы человек, и ваше здоровье очень важно для нас.
— Вы, мистер Филч, — заметила я, — даже главней директора, на вас весь порядок в Хогвартсе держится, начиная от чистоты и заканчивая едой.
Прижимая к себе свою кошку дрожащими руками, не старый еще мужчина не скрывал слез. У меня сжалось сердце от сострадания этому человеку, которого не замечали волшебники и ненавидели дети… Сколько я перевидала таких же, ничего не требующих, никому не жалующихся, выброшенных революцией из родного гнезда, не нашедших себя и прозябавших на местах, совершенно им не подходящих. Мне еще повезло. Я смогла вписаться в новую жизнь, получить образование, а вот он не смог, но, похоже, не сломался, хотя все ветра судьбы гнули его. Я не знаю его пути, не ведаю, выбросили ли его из дома родители, вмешались ли какие-то еще факторы или высшие силы, но то, что он смог не оказаться в Лютном на самом дне, делало ему честь. Я почувствовала какую-то общность с этим человеком, душевную близость. Захотелось обнять его, как отца…
— Давайте вы кошечку передадите нашему доблестному охраннику, он ее не обидит. Так, аврор Молиш? — я строго посмотрела на табуретку.
— Так точно, госпожа целитель. Аврор животных не обидит!
При сборе анамнеза Аргус ни на что не жаловался, а вот осмотр, точнее, прослушивание тонов сердца вызвало у меня состояние, близкое к шоку. Я с трудом подавила внутреннюю дрожь, какая-то холодная тоска начала заполнять душу… Резко развернувшись, я требовательно обратилась к целителю Сметвику:
— Гиппократ, можем ли мы вырастить мистеру Филчу новое сердце?
Тот задумался.
— В сущности, операция такого плана возможна, но тут вопрос чисто материальный.
— Сколько? — звонко воскликнула Барбара. — У моей семьи есть деньги. И у меня тоже отложено. Заработанные.
— Да и у меня…
— И меня в долю берите, — вдруг подал голос Александр, поглаживая урчащую кошку.
Глядя на девушку, я видела, как в этот момент уходит пугливое создание, как на его место встает настоящий медик, спасающий жизни, поддерживающий нуждающегося, смело идущий навстречу опасности настоящий человек. И это видел также Гиппократ, смотрящий теперь на нее, как на повзрослевшую дочь — с затаенной гордостью.
— Семьсот галеонов, — ответил Сметвик.
Я выдохнула, такие деньги у меня были — шизофрения подтвердила. А вот Филч сжался. Я обняла пожилого человека, поддерживая его, и обратилась к целителю.
— Гиппократ, можно эту операцию провести… Сегодня же! Ведь можно?
— Так серьезно? — деловито переспросил он. — Тогда я вас забираю, Аргус.
Он кинул летучий порох в камин.
— Стажер! Принимайте пациента, подготовьте операционную, операция через два часа. Мистер Филч, ваша очередь, — и отправил Аргуса прямо в отделение, не давая возможности прийти в себя абсолютно растерянному человеку, ощутившему неожиданную заботу. После чего уже не просто Гиппократ Сметвик, а Главный целитель госпиталя Святого Мунго обратился к нам с Барбарой сухим официальным тоном: