Больница Святого Мунго встретила нас привычным рабочим гулом и суетой, в которой постороннему человеку разобраться весьма проблематично. Шизофрения в одно ухо, а Сметвик — в другое шипели мне, чтобы я ничему не удивлялась, потому что мадам Помфри несколько лет работала в этой больнице и должна знать ее как своих пять пальцев. Смешные, после заведений, в которых мне так или иначе приходилось бывать после революции и во время нэпа, меня мало чем можно было удивить. Всевозможные представители литературных обществ — футуристы, акмеисты и прочие –исты практически не отличались внешне от сидевших в приемном покое магов, только требовали к себе не просто повышенного внимания, а восхваления своих способностей. А структура больницы не особо отличалась от маггловских, только названия у отделений были другими.
Сметвик определил Минерву почему-то в отделение «Ранений от живых существ», где сам под моим присмотром провел ей повторный осмотр и убедился в разнице показателей. Пообещав, что завтра мы займемся ею вплотную, мы оставили ее отдыхать, а сами отправились к выписывающемуся Аргусу Филчу.
Мистер Филч сидел в одиночной палате на пятом этаже, в отделении «Недугов от заклятий», и совершенно не ждал, что к нему кто-то придет, а тут — мы: поздравили с выздоровлением, букетик цветочков вручили, по-моему, он впал в кататоническое состояние. Довезли до Хогвартса, я проинструктировала эльфов, как кормить, следить, ухаживать…
После ужина он пришел, принес в благодарность собственноручно составленную карту переходов замка и времени поворота лестниц и коробку пирожных.
— Знаете, мадам Помфри, я ведь благодаря вашему осмотру и экстренной госпитализации снова магом стал, — сказал он.
— Как? — удивилась Барбара.
— Да в детстве магическим выбросом испортил тетушке платье, а она возьми да ляпни: «Чтоб у тебя магии не было, пока твое сердце бьется». Тетушку, конечно, откатом накрыло, похоронили ее благополучно через неделю — не дело это детей за магический выброс проклинать, а я сквибом стал. Родители мне имя сменили — думали судьбу обмануть, но не получилось.
— А какое ваше настоящее имя? — опять влезла Барбара.
— Аргус Филч теперь мое имя, — сурово ответил завхоз. — Род от меня отрекся, спасибо, что в Хогвартс через связи пристроили, а не на улицу или в приют отослали. А тут вы, мадам Помфри, с осмотром и требованием о новом сердце. Старое-то биться перестало, вот проклятье и исчезло. Если бы не вы и не главный целитель Сметвик… — Филч вытер глаза. — Завтра к Олливандеру отправлюсь, палочкой буду учиться пользоваться.
Неужели никто за столько лет даже не задумался, как можно помочь человеку? Хотя бы. Что ж, значит, не зря я появилась в этом теле, в этом месте и в этом времени.
========== Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь ==========
Несмотря на усталость после сумбурного и одновременно насыщенного дня, сон не шел. Я покрутилась в кровати, выкурила на подоконнике пару папирос, выпила теплого молока с медом — ни в какую. Больше всего тревожила опасность разоблачения. Вон Сметвик не только все обо мне понял, но даже прикрывает по каким-то своим, пока не ясным для меня, причинам. Шизофрения, время от времени взвывающая дурниной, конечно, замечательно, но если я в самое ближайшее время не разберусь со знаниями и умениями настоящей Поппи Помфри, страшно будет представить тот ком неприятностей и проблем, который свалится мне на голову. Остается только выбрать способ, каким можно добраться до памяти мадам Помфри.
Первым на ум пришел вызов духа. Спиритизм — это мило и прекрасно, но не медиум я совсем. И даже на сеансах ни разу не была. Говорили мне сокурсницы: «Учись, Бестужева, знания лишними не бывают, даже когда кажутся полной ерундой». Вот сейчас, наверное, эти умения могли бы пригодиться, ан нет. Тут же вспомнилась история, когда в 1916 году Анна и Валерия, племянница и дочь надворного советника Петра Павловича Александрова, увлеклись спиритизмом. В смутное время всегда возникают такие увлечения. Петр Павлович понаблюдал-понаблюдал за их потугами и сказал: « Я еще могу поверить, что вы можете вызвать дух Льва Толстого или Антона Чехова, но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали, я в это никогда не поверю!»
Изменение сознания. Обычно достигается с помощью воздействия извне при использовании различных галлюциногенов, в том числе наркотических препаратов или алкоголя. Нет, я не могу назвать себя трезвенницей, всяко бывало в жизни, но напиваться до зеленых чертей не приходилось. Сразу вспомнилась Трелони. Бррр. Не мой метод.
Что у нас там остается? Медитация? Ну, можно попробовать. Как это? Сесть в позу лотоса. Угу. Я — и поза лотоса. Да мне в жизни так ноги было не скрестить, а этому телу — и подавно, чай не девочка. Ладно. Принимаем удобную позу, прикрываем глаза, чтоб ничего не отвлекало, и пытаемся дать мыслям течь спокойно в сторону памяти Поппи Помфри.
Поппи… Забавное имя. В переводе на русский означает «мак» или «опий». Интересно, а она действительно могла одурманивать в соответствии с именем, или оно само по себе, а она отдельно? Стоп. Память. Кстати, память — это принадлежность души или тела? Если тела, то почему я помню все, что происходило со мной, Марией Петровной, урожденной Бестужевой, в удочерении Бесклубовой, а по мужу Никишиной? А если души, то откуда взялась шизофрения с ее воспоминаниями? «О сколько нам открытий чудных готовят…»
Сколько нейрофизиологов и психиатров съели бы не только свои накрахмаленные колпаки, но и халаты, если бы им удалось вот так же попасть в чужое тело, в чужую страну, да еще и в магическое общество. И еще вопрос: почему я умудряюсь находиться в трезвом уме и здравой памяти, какие защитные механизмы психики включились, что я воспринимаю весь творящийся здесь абсурд как само собой разумеющееся? Опять меня куда-то не туда заносит. Итак, память Поппи Помфри…
Через полтора часа, трех чашечек кофе и нескольких папирос я поняла, что борьба с потоком сознания мною проиграна. В процессе попыток я вспомнила ход предстоящей операции по удалению кисты МакГонагалл, а затем мое сознание по ассоциации переключилось на французскую народную песенку:
Жила-была пастушка,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
Жила-была пастушка,
Стада свои пасла, ля-ля,
Стада свои пасла.
Варила сыр овечий,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
Варила сыр овечий,
Для целого села, ля-ля,
Для целого села.
Пришла к пастушке кошка,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
Пришла к пастушке кошка,
Вертелась у стола, ля-ля,
Вертелась у стола.
«Уйди!», — кричит пастушка,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
«Уйди!» — кричит пастушка. —
А ну-ка, где метла? — ля-ля. —
А ну-ка, где метла?»
Метла нашлась не скоро,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
Метла нашлась не скоро,
А кошка не ждала, ля-ля,
А кошка не ждала.
Она всю миску с сыром,
Тра-ля, ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля.
Она всю миску с сыром
Стащила со стола, ля-ля,
Стащила со стола.
В четвертом часу утра я окончательно поняла, что проиграла. Оставался последний способ, которым пользовались некоторые институтки перед экзаменом, и я, махнув рукой на бессмыслицу данного действа, налила в тазик воды, распахнула окошко и, выливая воду на землю крестом, произнесла: «Господи, люди не забывают тебя! И ты, Господи, не забываешь род человеческий! Так пусть бы и я, раба твоя Мария, ничего не забывала, из памяти своей не теряла: того, что есть, что было и что будет. Вода в землю сливается, а знания Поппи Помфри ко мне возвращаются. Будь память крепка на все времена. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». В ответ под окном кто-то нецензурно выругался и, повизгивая, удалился. «Джарви», — подсказала шизофрения. На этой оптимистичной ноте я забралась в постель и задремала, а вот во время полусна-полуяви появились картинки и пояснения.
Родилась Поппи Помфри 17 июня 1928 года, мать — маггла, дочь полицейского и домохозяйки, умерла в родах, отец — маг, то ли погиб при невыясненных обстоятельствах, то ли покончил жизнь самоубийством. Родители отца ни разу не проявлялись, поэтому до года девочку воспитывали родители матери, дав ребенку свою фамилию, но после года почему-то отдали в приют Святого Георгия для детей полицейских офицеров в Йоркшире.