Можно сказать, что за эти полгода дети привыкли к гигиене и сюрпризов больше не будет. Как вспомню, что было, когда мне рассказали, что Уизли ставят опыты на детях… Менгеле доморощенные. Конечно, я сразу же вызвала Гиппократа и авроров. Долго рассказывала им о докторе Менгеле, фашистах и количестве жертв. А еще — к чему могут привести такие опыты. Оба Уизли еще несовершеннолетние — на тюрьму не наработали, но в школе им делать нечего. Авроры были в ужасе от подробностей, рассказанных мной, особенно об утрате в результате таких опытов репродуктивной способности у пары первокурсников. Вот это был взрыв. Сильный, яркий, как ФОТАБ* глубокой ночью. Поголовье рыжиков в Хогвартсе резко сократилось, закончились их «шутки».
Впрочем, не стоит о них, нынче у нас праздник. Добрались до станции в каретах, запряженных какими-то черными скелетовидными конями. Паровоз уже ждет, я смотрю на него, а в голове совсем другой поезд — обляпанный белой краской, с красными крестами на бортах. Хотя мы их замазывали, потому что стервятники по ним и целили, а так был шанс прорваться… Будто наяву увидела Ефремыча… Суетящихся девочек, укладывающих в вагоны ранбольных, как их называли вначале. Помотала головой, прогоняя видение, и повела детей к вагону. Сегодня мы поедем со всеми и только потом отправимся домой. Малыш радуется возможности еще немного побыть с Гермионой. Дети, дети… Дай Бог, чтобы вам не выпало того, что выпало нам.
Поезд дал гудок и отправился со станции. Тепло, хорошо, в купе тихо, только дети сидят рядышком и болтают о чем-то, я не прислушиваюсь, только смотрю в окно. Вот ведь, думала, что война уже отпустила меня, а она вона как. Всего только поезд, но возвращаются картины, встают перед глазами… За окном заснеженные поля, а, кажется, что сейчас в купе войдет Машенька и позовет на обход. Сколько я таких полей повидала…
Вот и станция, в глубоких раздумьях даже не заметила, как пронеслось время. Что ж, пора на выход. Вышли на перрон, десятки детей и взрослых вызывают улыбку, Гермиона смотрит немножко виновато, что такое?
— Родители за барьером, они маг… Люди.
— Правильно, малышка, все мы люди, с палкой или без.
Вот и ее родители, вполне обеспеченные на вид люди. Смотрят с волнением на счастливую дочь, я чуть прижала малыша к себе, чтобы не чувствовал себя одиноким.
— Мама, папа, разрешите вам представить мою наставницу — целителя Помфри, — гордо заявила девочка.
Внимательный взгляд коллег, открытый взгляд им навстречу. Минут пятнадцать хвалила Гермиону, отчего та стала совсем бордовой. «Я горжусь своей ученицей». В этом взгляде так много, что не описать словами — гордость, счастье… Нет таких слов. Настала минута прощания. Жестом остановила шагнувшего отца ученицы.
— Не мешайте им, коллега, — тихо попросила.
Не буду подслушивать, как они прощаются, это очень личный процесс, почти интимный. Дети привыкли друг к другу за это время, поэтому им тяжело расставаться. Вот, обнялись, прижались друг к другу. Сколько в этом детской наивной нежности, прелесть просто.
Гермиона отправилась с родителями, а мы — домой. В пустой до этого момента дом. Нужно было многое купить, поэтому, переодевшись и оставив вещи, мы отправились в город. Елка, потому что какое же Рождество без елочки? Продукты и много-много украшений. И началось самое важное в этом празднике…
— Гарри, сейчас мы будем наряжать елочку, чтобы она была красивой и радовала глаз.
— А как мы будем это делать?
— А вот смотри…
Глаза застилает от гнева на Дамблдора — как так возможно с ребенком поступать? Никогда не праздновавший в семье Рождество, никогда не получавший подарков… Да я б такого опекуна своими руками задушила.
Гиппократ прислал сову, улыбнулась и пригласила его к нам.
— Ну, что тут у вас? — густой и какой-то теплый бас заполняет комнату.
Целитель сразу же находит общий язык с ребенком и начинает помогать, давая мне возможность заняться готовкой. Нужно приготовить традиционные английские кушанья, но я готовлю и русские, можно же себе позволить, правда? И выйдя с кухни, чтобы посмотреть на мужчин, поражаюсь — как они органично смотрятся вдвоем, как одна семья… Я просто замерла, любуясь этим зрелищем.
А потом у нас было шумное празднество, много подарков, счастливые глаза малыша и необыкновенные — Гиппократа. Волшебная ночь и волшебные дни каникул. Впервые я чувствовала такое счастье…
***
Сегодня вечером я… Казалось бы, конец января, обычный день, но этот день значит очень много для меня. Сегодня день такой. Весь день я отвлекалась, но пришел вечер и можно поплакать. Сегодня пала Блокада… Блокада, унесшая столько хороших мальчишек и девчонок. Доченька моя… Слезы заливают глаза, я наливаю спирт в стакан. Перед глазами встают их лица. Варенька… Машенька… Сколько вас я видела, сколько раненых стонали под чуткими руками хирурга.
Я сидела и плакала, а память подсовывала картины… Одна страшнее другой… Наши вагоны, полные детей и раненых солдат, которые не могли без слез смотреть на детишек, переживших ту страшную зиму. Их доставляли по «Дороге Жизни» и сажали в наш поезд. Детки не могли сами ходить, не могли иногда даже говорить — маленькие скелетики…
А что они рассказывали, девочки плакали навзрыд… Все война проклятая… Я не дожила до окончательной Победы, но этот день для меня стал очень важным. Перед глазами вставал любимый город до войны и в первые дни, бомбы, падающие на улицы, зенитки и звукоуловители… Лица, лица, лица…
В дверь вбежал малыш Гарри, откуда только, ему давно полагается спать. Обнял своими ручонками, прижался и шепчет что-то… А слезы бегут по щекам. Что ты шепчешь, малыш?
— Не плачь, мама, мамочка, не плачь… — От этих слов я аж задохнулась. — Все будет хорошо, мама, мы же вместе!
— Как ты здесь оказался? Почему не в постели?
— Я почувствовал, что тебе плохо, — шепчет малыш.
Конец слезам, похоже. Гиппократ ввалился в камин, и ученица вбежала… А, вот оно что, малыш перебудил всех.
— Что случилось, Поппи?
— Сегодня годовщина важного дня…
— Оттуда?
— Оттуда.
И он просто обнял меня, а дети приткнулись с боков и замерли. Так тепло стало… А потом Гиппократ что-то сделал, и появилась сначала музыка, а потом и песня. Песня на русском языке. И от нее слезы снова потекли по лицу, а потом я начала подпевать…
»…Мы помним с тобою сквозь годы
В разрывах сплошных горизонт,
И как из промерзших заводов
Шли грозные танки на фронт.
Душе не давая сгибаться,
Мы верили — с нами страна.
Ведь мы же с тобой ленинградцы,
Мы знаем, что значит война.
Мы знали отчаянье и смелость
В блокадных ночах без огня,
А главное — очень хотелось
Дожить до победного дня…»**
На этих словах я в голос разрыдалась, будто выплакивая из себя войну, а дети и Гиппократ просто молча поддерживали и ничего не говорили.
Потом мы просто сидели, и я рассказывала. Рассказывала, как воют пикирующие самолеты, как взрывы качают санитарный поезд. Рассказывала об окружениях, прорывах и съедавшем душу страхе. Я рассказывала им о людях, прекрасных людях, которых забрала проклятая война. Но дети отказались уходить, поэтому сидели и слушали, а Гарри только прижимался крепче, а Гиппократ смотрел с таким пониманием…
— Я никому не скажу, мама, — необычайно серьезный малыш, сегодня окончательно ставший сыном.
Комментарий к Высочайшее уважение к жизни
* Фотоосветительная авиабомба, ФОТАБ — авиационная бомба, создающая мощную кратковременную световую вспышку.
** Песня из фильма “Мы из Блокады”, исп. Герман Орлов, сл. М. Дахие, муз. В. Плешак
========== Обращаться к ним за помощью и советом ==========
— Девочке очень важно, чтобы ее любили. Не за что-то, а просто за то, что она есть.
— Но мы…
— А как часто вы говорите ей это? Как часто хвалите? Она талантлива, очень талантлива, но ей не хватает простого родительского «мы тебя любим». Детям очень важно это слышать, им мало просто знать, понимаете?