— А зачем?
— Проверим и на гормоны, и на инфекцию: мало ли с кем эта кошка шаборкалась, — Миневра возмущенно зашипела. — Так, теперь осторожно вынимаем зеркала и отправляем их в использованные. Подписываем вот этим маркером стеклышки и чашку и переходим к ручному обследованию. Смотри и запоминай: я осторожно ввожу два пальца во влагалище женщины, а второй рукой сверху пальпирую через брюшную полость яичники и матку. О, яичники несколько увеличены, как бы не было кисты… И стоило это такой истерики?
Минерва, даже находясь под заклинанием, с выражением дикого ужаса в глазах следила за мной. Если бы она могла, она бы, несомненно, сбежала. Но зафиксировали ее хорошо. Нам бы так фиксировать в сорок первом… Эх, война, война, навсегда ты въелась в душу, сколько хороших ребят не дожили, сколько слез выплакано… Что-то я отвлеклась. Потом, все потом, сейчас важен пациент.
— А теперь давай все то же самое проверим вашей волшебной палочкой. Что она нам показывает?
— Ничего…
— Вот видишь, в сущности, ничего она нам не показывает: ни воспаления, ни причины увеличения яичников… А ведь это может плохо кончиться. Слышишь, Минерва?
После моих слов о возможных кистах остальное обследование МакГонагалл воспринимала, находясь в полуобморочном состоянии, потому на вопрос ответить была не в состоянии.
— Что у нас не осмотрено? Да, зубы! Барбара, подай-ка вот то маленькое зеркальце… Ну же, Минерва, открой рот, мне нужно осмотреть твои зубы.
Хорошее, однако, кресло: и в рот заглянуть, и в другие места вполне удобно. Обойдя ноги, я подобралась к верхней трети профессора МакГонагалл и, отжав пальцем нижнюю челюсть, приступила к осмотру. Зубы были в прекрасном состоянии: по-кошачьи острые клыки, мелкие резцы, шикарные коренные. Они белели на ярко-розовых деснах.
— Анемии, похоже, нет, — отметила я. — И кариеса тоже. А вот язык обложен, надо будет диету скорректировать.
Подавленная МакГонагалл на этот раз даже не сделала попытки меня укусить, так что Барбаре не пришлось накладывать на ее челюсть локальный Петрификус.
— Ну, вот и все, дорогая, можно одеваться, с заключением я тебя ознакомлю по результату анализов. Отвяжите ее.
Минерва неожиданно разрыдалась. Она горько плакала, не делая попыток встать и одеться. Я не успокаивала ее, только влила ей в рот зелье. Она восприняла все произошедшее как несомненное насилие, таково было ее дикарское восприятие.
— Минерва, пойми, все, что я делаю, — я делаю для твоего блага. Это важно тебе, а не мне. Вот, например, ты знаешь, что такое «киста»? Это такая полость внутри тебя, заполненная жидкостью, которая может нагнаиваться и лопаться, что приводит к кровотечению и смерти, если вовремя не прооперировать. Ты сама видела, палочка этого не обнаруживает — значит, определить можно только так.
Я попросила перенести напоенную умиротворяющим бальзамом Минерву прямо в ее апартаменты: после всего произошедшего она вряд ли хотела встречаться с коллегами. Избалованы они этим волшебством донельзя. Ишь, что вытворила, лишь бы своим здоровьем не заниматься. Когда товарищ Сталин курил, наркомздрав не гавкал. Давно пора ввести закон о праве врача:
Доктор сказал: «В морг», — значит, в морг, и нечего заниматься самолечением.
— Пора вызывать следующую, — вздохнув, произнесла я, ожидая, что еще выкинут мне госпожи-магессы. Прислушивающийся к происходящему за дверьми аврор подошел ко мне:
— Мадам Помфри, помощь нужна? А то тут леди волнуются, глядишь, бунт затеют.
— И не с такими справлялись, но помощь не помешает. Вы что-то можете предложить действенное и не противозаконное, Александр?
— Мне кажется, легкий конфундус в подобной ситуации еще никому не повредил: и вам проще, и очередь быстрее. Да и заглушающие односторонние чары Барбара правильно наложила.
— Тогда на том и порешим.
В дверь поскреблись, и в наш кабинет робко вошла, стараясь не смотреть по сторонам полная женщина.
— Здравствуйте, Помона, присаживайтесь. Расскажите, пожалуйста, о себе, чем болели, что беспокоит?
Помона стала многословно рассказывать и о детстве, и о муже, и о детях, и о внуках, и как рожала, и где у нее колет, и как она устает, как болят руки после обрезания растений, как, похоже, текут глаза и нос после удобрения теплиц драконьим навозом… Я внимательно слушала, а проинструктированная Барбара заносила ее жалобы в заведенную карту.
Наконец, Помона выговорилась, и я приступила к осмотру. Слава Богу, она не стала кусаться и царапаться, потому я смогла спокойно прослушать легкие и сердце, осмотреть горло, взять мазки из носа и рта, что ее неожиданно заинтересовало.
— А что ты делаешь? — спросила она.
— Мазки беру на посев, — задумчиво ответила я.
— На посев? А что вырастет? А со мной поделишься, я в теплицах посажу, на драконьем навозе знаешь, как все хорошо растет? — забросала она меня вопросами и предложениями.
— Это микробы твои расти будут, показывать, чем ты больна. Не думаю, что тебе такая плантация понадобится, хотя… — я вспомнила о пенициллине.
К предложению раздеться за ширмой Помона отнеслась спокойно, как спокойно перенесла и все процедуры, а я решила еще раз прослушать легкие. Что-то мне в них не понравилось. Воткнув в уши свою, уже любимую, трубку, я принялась за аускультацию. И действительно — хрипы на выдохе, одышка. Как только пропустила в первый раз?
— Помона, а ты часом не простывала?
— Ой, Поппи, я забыла рассказать. Я ведь ноги промочила, спасая рассаду от этих рыжих Уизли, которые что-то постоянно ищут в теплицах, как нюхлеры какие…
— А высушивающее?
— Да как-то забыла, потом бодроперцового выпила, оно как-то само все прошло. Вот только кашель небольшой остался. И дышать тяжело иногда.
— Помона, у тебя беда с легкими. Если не заботиться о себе и не лечиться, будет очень плохо, умрешь от удушья. Не хотелось бы тебя хоронить уже в этом году.
— Ой, — глазки стали мокрыми, значит, первая стадия лечения достигнута, на второй она станет лечиться и не будет отступать от рекомендаций. — И что теперь делать?
— Будем делать зелья из пенициллина, который вырастет у тебя в теплицах.
— Спасибо! Спасибо, Поппи! От всей души!
— Иди, моя хорошая, я попозже к тебе забегу. Попринимай зелья, я тебе выписала, и, пожалуйста, побереги себя, хорошо?
Не решившись гонять по сквознякам больного человека, я попросила эльфа переправить расчувствовавшуюся Помону в ее комнату, уложить в кровать, проследить, чтобы ей было тепло, и напоить обязательно теплым молоком с луком, упомянув, что молоко надо обязательно процедить перед употреблением.
Аврор, хитро ухмыляясь, прислушался к происходящему за дверью:
— Мадам, а ведь они вас обсуждают.
— Аврор Молиш, ваше дело не сплетни слушать, а заниматься охраной порядка на вверенной вам территории.
— Да, мадам, извините.
Его живот внезапно заурчал.
— А это, пожалуй, знак. Как вы полагаете, дорогие сотрудники, не пора ли нам принять пищу?
«Дорогие сотрудники» дружно закивали. Я высунулась за дверь и гаркнула:
— Проветривание двадцать минут! Все временно свободны!
Собравшиеся порскнули от двери подобно мелким грызунам — только их и видели.
Обедать решили, не выходя в общий зал, так как работы было много и тратить время на путешествия желания не было ни у кого. Эльфы сервировали отдельный стол, и я с удовлетворением увидела, что мои рекомендации по питанию неукоснительно выполняются. Перерыв прошел в мирной обстановке — все устали, но работа еще не закончена, сегодня надо прогнать всех дам, чтобы не оставлять на завтра. Только Барбара смотрела на меня восхищенными сияющими глазами — она с такой организацией столкнулась впервые. Как дети, честное слово… Когда эльфы убрали остатки трапезы, я снова с тоской подумала о папиросе.
— Александр, а у вас здесь можно где-то достать папиросы?
— Сигареты точно можно, а папиросы… Пошлите эльфа: если это возможно, он достанет!
«Какая интересная и свежая мысль», — шепнула мне моя шизофрения, а я просто вызвала эльфа и озвучила свою просьбу. Исчез. Может быть, мне повезет?