Выбрать главу

Но все это не столь важно. Эта книга хороша тем, что она не навязывает ничего. Вы можете просто наслаждаться великолепным языком, медленным течением жизни, которая так далека от нашего бурного XXI века, образами - иногда жестокими в своей прямоте, иногда - поэтичными и нежными. Это камерная история, подходящая для чтения в дождливый холодный вечер, но как только вы погрузитесь в нее - вам сложно будет вернуться в мир реальный, не узнав, чем же закончится история Конфетки, наполненная многими горькими и радостными моментами, наполненная ненавистью и любовью.

Габриэль Витткоп "Хемлок, или Яды"

Трагедия в трех актах

 

Добрый вечер, трагедия с героями и богами,
с плохо прикрытыми занавесом ногами,
с собственным именем, тонущим в общем гаме.

(Иосиф Бродский)

Мы всегда убиваем то, что любим больше всего.

(Оскар Уайльд)

 

Настоящая трагедия в том понимании, которое вкладывали в это слово древние греки – суть борьба человека против Рока. Борьба, заранее обреченная на поражение. Герой гибнет, не способный выстоять в схватке со своей судьбой.

Настоящая трагедия должна быть возвышенна – в этом убеждали нас классицисты, изображая борьбу сильных страстей и такого же сильного чувства долга – что победит в человеке?

Двадцатый же век показал нам, что настоящая трагедия – отвратительна, страшна, в ней нет ни красоты, ни благородства. И все-таки в сюжетах прошлого мы продолжаем искать ответ на извечный гамлетовский вопрос, как ищет его на протяжении всей книги героиня романа Габриэль Витткоп «Хемлок, или Яды».

«Хемлок, или Яды» – книга автобиографичная. Даже краткого знакомства с биографией ее автора достаточно, чтобы провести параллели между мятущейся, пытающейся найти выход из сложной морально-этической ситуации Хемлок и самой Габриэль Витткоп, которая пережила смерть супруга, решившегося на эвтаназию. То ли исповедь, то ли метафора, то ли попытка примириться с горькой правдой – решайте сами; в конце концов, «истина – часть речи, обойденная молчанием».

Двойное название – вполне в духе европейской традиции, намек на Ричардсона и Руссо – только оба они писали вещи сентиментальные, восхваляющие целомудрие и непорочность, умение не внимать соблазнам – у Витткоп же в книге все героини так или иначе проигрывают в борьбе со своими страстями, страхами и пороками. Они отравлены – соком ядовитой цикуты, о которой так много будет сказано (настолько много, что нельзя не посмотреть, что же это за растение такое: оказывается, очень распространенное по всей Европе и одно из самых ядовитых).

«Хемлок, или Яды» — очень постмодернистский текст. Книга имеет как-бы-классическую структуру романа-взросления: от детства каждой героини до сцены ее казни, и только история Хемлок выбивается из этой структуры, одновременно становясь связующим звеном между тремя героинями: Беатриче Ченчи, маркизой Мари-Мадлен де Бренвилье и Августой Фулхэм. Классическая структура и стилизация под тексты времен Возрождения или Короля-Солнце обманчива: перед нами вовсе не исторический роман, хотя герои – реальные исторические лица, и детали быта что Рима XVI века, что Парижа XVII, что Индии начала XX веков воссозданы скрупулёзно, любовно. Оно и не удивительно: Габриэль Витткоп определенно опиралась на дневники, хроники, письма, протоколы допросов – словом, на свидетельства выбранных ею эпох, присовокупив лишь авторскую трактовку исторических событий.

Но почему роман нельзя назвать историческим? Как минимум, потому, что главная цель его — не показать срез той или иной эпохи, не показать людей, их быт и судьбы, связанные с историческими событиями (хотя такое прочтение тоже возможно), а в витиеватом сплетении современности и прошлого изобразить череду повторяющихся видений, образов, мистически влияющих на главную героиню. То ли эта история происходила на самом деле, то ли выдумана – нельзя быть уверенным до конца, не зря же упоминается роман Дюма о маркизе де Бренвилье! Кстати, и о Беатриче он тоже писал небольшое исследование. С одной стороны – явная интертекстуальность, множественность отсылок к литературе, живописи, а с другой – игра с читателем, ловкое запутывание, уход от «правды реализма».