Все героини очень разные. Умная, циничная Хемлок, трогательно привязанная при этом к Х., связь с которым тем сильнее, чем более прогрессирует его болезнь. Она рациональна, но все же подвержена и чувствам. Остальные героини – как бы двойники-отражения Хемлок, во всяком случае, каждая из них отражает какую-то из сторон личности Хемлок.
Беатриче, наивно верящая, что кровь тирана угодна Господу, изо всех сил стремилась жить, быть красивой, любимой и любить самой. Стойкая, решительная Беатриче, которая не сомневается в принятом решении и не боится гнева Господа.
Красавица Мари-Мадлен, живущая как зверь – инстинктами, желаниями и поиском наслаждений, тоже умная и циничная, и не гнушающаяся никаких средств для достижения своих целей, страстная, сильная, умеющая добиться своего – в ней, кажется, нет ни одной приятной или симпатичной черты, а все же отвращения она не вызывает – лишь легкое недоумение и… снисходительное сочувствие.
Августа Фулхэм, несмелая и замкнутая, очень одинокая, стремящаяся к чему-то и самой ей неведомому, невыразительное дитя викторианской эпохи с культом «ангела в доме», мало проявляющая эмоции, флегматичная, если не совсем апатичная, наивная в попытках превзойти себя и быть сильнее, решительнее и умнее, чем то есть на самом деле.
Интересно, что все эти три линии выстраиваются в определенную последовательность, такую градацию по степени «моральности» поступков каждой из героинь: от Беатриче, которая в страхе от кровосмешения убивает отца, не в силах никак иным образом повлиять на свою участь, к Мари-Мадлен, которая убивает отца и братьев в порыве безумной, звериной страсти, диктующей ей поступить именно так, до слабовольной и неспособной выпутаться из тисков быта, из тисков приличий и той же самой страсти Августы, которая убивает потому, что иного выхода она не видит. Но авторское отношение к их поступкам неявно, нам показывают лишь историю, и мы сами вольны распоряжаться ею, решать, что в этой истории добро, а что зло – или вовсе не делать никаких выводов. Эти женщины похожи на ядовитые растения, и их поступки скорее выглядят как нечто стихийное и неизбежное, как неизбежен укус раздраженной человеком ядовитой змеи.
Вся книга – бесконечная, непрекращающаяся Пляска Смерти. Мы словно наблюдаем, как в предсмертных судорогах содрогается чье-то тело, оно уже разлагается заживо, оно источает страшное зловоние, но облачено в дорогие и изысканные одежды, и отвратительно-прекрасно.
Смерть – пожалуй, основной мотив романа, ее близость, ее дыхание, которое всегда незримо сопутствует всем нам.
«Даже в детстве Хемлок считала людей марионетками, способными внезапно рухнуть посреди представления с механическим грохотом. Она не раз видела, как эти куклы резко падали: вот что называлось «смертью». В темной комнате лежала мать, и над нею жужжала неуместная летняя муха… Застрявший в стремени, растерзанный дед подскакивал на кочках, разбрызгивая мозги по плечам. В Древнем Египте человек готовился к смерти с самого рождения и очень скоро узнавал, что если произнести имя усопшего, тот на пару секунд воскреснет».
Но в книге важна не смерть сама по себе, а ее безусловное присутствие в жизни, ее неизбежность, которая может отрицать всяческую мораль: ведь рано или поздно умирают все. И так ли страшно убийство, если подумать? Ведь мы всегда губим то, что любим больше всего, хотим мы этого или нет.
«Хемлок, или Яды» — чтение не для слабонервного или впечатлительного читателя. Описания порой отталкивают своей физиологичностью, иногда даже можно сказать, что отвратительное смакуется, маринуется в собственном соку, и в какой-то момент его становится слишком много, оно становится настойчивым.
«Путаница заваленных отбросами темных пещер и смрадных дворов, словно высеченных из глыб тухлятины, тупики и ловушки с множеством углов и закоулков, логова из отрепья и трухлявых досок, облезлые картонки и несмываемая грязь - вся эта чудовищная архитектура, кишевшая насекомыми и сизыми крысами. Там, посреди усеянной мухами мясной шквары, гниющих кожевенных отходов, извлеченных из мусорных куч остатков и кусков, составлялись заговоры и замышлялись убийства.»
Много места в романе уделяется подробнейшим спискам предметов, перечислению, называнию их – как бы овеществлению, такие «списки кораблей», чья важность в том, чтобы зафиксировать материальный мир, окружающий героинь.