— Как Артемка-то вымахал! А был чистым заморышем… Вкруг Европы собрался!
Артем издали увидел, что дом отца стоит без крыши.
— Папаня, а где крыша?
— Пожар съел.
— Вот те на! Столько лет пожаров не было в деревне… А что же новую не сообразишь?
— Да так… Думаю, конешно дело…
— Папаня, ты извини, закрутился я, подарок не успел купить…
— Сам приехал — вот и подарок.
— Я тебе из круиза привезу что-нибудь такое… Оригинальное! Воздух из усыпальницы Тутанхамона!
— Это кто такой? Фамиль больно трудна для выговора.
— Фараон!
— Из бывших?
— Бывший.
— Тогда вези. Я Анисиму отдам, он разное барахло под стекло собирает. Постой, а как это ты воздух-то привезешь?
— В колбу там его запаивают. Вроде сувенира… Память о пребывании в храме.
— Воздухом, выходит, торгуют, смех!
— Юмористы вы тут с Анисимом… Телеграммы придумываете, без крыши живете… Это кто в ограде, Никола?
— Тимофей обещался?
— К вечеру.
— Со своей?
— С Люсей.
— И на своей?
— На «Жигуленке», знамо дело…
Ввечеру, когда собрались садиться за стол, на «Жигулях» приехал старший сын, Тимофей. Приехал вместе с женой Люсей. Внес в дом огромный кожаный чемодан, а Люся большую корзину, и сразу простенький, сколоченный из трех плах стол преобразился: появились дорогие вина и закуски. Шишигин сердито выговаривал Люсе:
— К чему было эшто тратиться… Выпили бы нашего «сучка». И рачков таких в нашей речушке полно. Знатье бы, что их едят, ведро цельное наловил.
— Это лангусты, папа, — пояснила Люся. — Четыре рубля штука… А это спаржа.
— А вот эта трава за поскотиной растет, ее даже коровы не едят.
Люся щурила кругленькие и желтенькие, как мирабельки, глаза, складывала полные губы лодочкой и, не разжимая рта, весело смеялась. Кругленькие глазки ее при этом как-то странно подпрыгивали, будто хотели поменяться местами.
Анисим Марковских присматривался к мудреным этикеткам на бутылках, читал их и тихонько оценивал:
— «Чинзано», пивал… Итальяшки, макаронники, придумали.
Шишигин сидел на лавке и смотрел на сыновей.
«Вот и собрались, — думал он. — Все к родному месту собрались. Тимоша-то как постарел! Лицо серое, глаза что норки кротовьи… А взгляд материн, материн взгляд… А Люся… Бой-баба! Всем взяла: и телом бела, и характером добра. Токо курит. Ни к чему женщине табак! Надо будет сказать Тимофею, чтобы приструнил…»
— За стол! Всех прошу к столу! — пропела тонким голоском Люся. — Каждый занимает свое любимое место. Папочка, вот сюда. Тимофей, по правую руку. Артем, по левую. Никола, к двери поближе, будешь мне помогать. Анисим Васильевич уже устроился. Полный порядок!
И все сразу расселись без шума и суеты, хоть и было тесновато, в углу, за пологом, стояла койка, у окна — старый диван, из которого выглядывали круглые кольца пружин, а перед самой дверью высился черный платяной шкаф, подаренный погорельцу Анисимом Марковских.
— Людмила, мне — кажется, нужно окно закрыть. Сквозит.
— Как скажешь, муж, так и будет. А будет по-моему. — И еще шире открыла створки подслеповатого окна на кухне.
Утром Шишигин промыл пол, добавил в воду укропа, чтобы перебить запах паленины. Но сейчас все-таки почувствовал: тянет из-за полога жженым пером. Достал из комода флакон с тройным одеколоном, его было на донышке. Люся открыла свою сумочку, черную, похожую на маленького крокодильчика, протянула духи:
— Вот, папочка, французские.
— Почем?
— Да какая разница, — сказала Люся и опять так рассмеялась, что ее похожие на мирабельки глазка чуть не поменялись местами.
Шишигин осторожно открыл флакон, понюхал, протянул неопределенно:
— Ах ты ягодка-малина…
Отдал духи Анисиму Марковских, сказав:
— От подушки палениной несет.
— Понятно, — сказал Анисим и опрокинул флакон над подушкой. Вернул Люсе красивый пустой пузырек.
Люся посмотрела на пустой пузырек и снова расхохоталась.
— Смешинку съела? — спросил ее Анисим Марковских.