— Сударке? — спросил Шишигин.
— Папа, по-научному — любовнице, — пояснил Артем.
— Не сударке и не любовнице, а ей… лодке! Тоже с Аленой Архиповной, как твой, на разных орбитах.
— И без пересечения? — затаив улыбку, спросила Люся.
— Леньша! Митьша! Кольша! Агриппина! А вот сейчас сразу двойня — Ваньша и Икс-Игрек.
— Икс-Игрек? — спросил Артем.
— Ага. Сил, говорят, больше нет имена придумывать.
— Анисим, я же тебе предлагал имя — Неонила! — сказал Шишигин.
— Мальчишке-то?
— Ах ты зеленая корова. Тогда — Пафнутий.
— Корень неудачный.
— Чего же неудачного. Пафнутий сейчас начисто вымерли. Только у них одних и будет на весь Военно-Морской флот. Агриппина — я придумал. Согласились.
— Думай, сосед, думай. У тебя сейчас времени много.
Хором начали предлагать имена:
— Сергей!
— Сколько на Руси Сергеев!
— Аристарх!
— Не пройдет. Древнее древнего, — дал отставку имени Тимофей.
Анисим Марковских подошел к окну. Закатал рукав. Спокойно дал сесть на руку нескольким комарам.
— Дядя Анисим, никак, комаров подкармливаете? — улыбаясь, спросил Никола.
— Никак нет, — ответил Марковских. — Определяю по силе укуса — надолго ли дождь?
— Ну и как?
— Подожжит еще. И лужи пузырятся, — значит, не кончился.
Шишигин смотрел на потолок, в центре которого, как раз под самой матицей, расползалось темное пятно. Пятно потемнело, и с потолка на самый стол, на вина и закуски, начали падать капли.
— Ах ты зеленая корова, — пристраивая под капли пустую миску, проговорил Шишигин. Ему было неловко из-за этой капели.
— Папаня, крыша, что ли, протекает? — спросил Тимофей.
— Крыша… — хмыкнул Анисим Марковских. — Была бы крыша!
— А где же она?
— Улетучилась. Испарилась!
— Ну да! — не поверил Тимофей. — Шутник вы, Анисим Васильич… Телеграмму вашу я сразу раскусил… Машину выиграл… Человеку в жизни везет дважды: когда рождается и когда умирает. В третий раз— о-о-очень редко. Так где же крыша-то?
— Сгорела, — тихо, будто он был виноват в пожаре, проговорил Шишигин.
— Что же, дом и стоит без крыши?
— Так, стало быть, — согласился Шишигин.
— А я и не заметил!
— Где там! — развел руками Анисим Марковских. — Ежли бы на горох не мороз, он давно бы через тын перерос.
Шишигин решил сгладить резкость слов соседа.
— Ты, Тимоша, в потемках приехал-то…
— Дом без крыши — это даже интересно! — сказала Люся. — Романтично! Похоже на пикник в лесу.
— На что похоже? — не понял Анисим Марковских.
— На пикник. На обед… в природных условиях…
— Похоже, — согласился Анисим Марковских. — Похож баран на быка, токо шерсть не така.
Стол пришлось передвинуть.
— Дерном хотел заложить, — сказал Шишигин виновато, словно оправдываясь перед сыновьями за протекающий потолок. — И дернок присмотрел за поскотиной, а вот не поспел… Не ждал дожжика…
— Пойду, однако, брезент принесу, — решил Анисим Марковских.
Но капли вдруг застучали реже, дождь стихал.
— Все путем, — сказал Шишигин, настежь открывая створки подслеповатого оконца. В дом сразу ворвался пресный запах омытой дождем картофельной ботвы. Шишигин потянулся к крючку второго окна, но, охнув, внезапно осел:
— Ах ты ягода-малина, ирдикулит проклятый! Канфара кончилась… Никто не привез?
Сыновья переглянулись.
— Забыл, — простодушно сознался Никола. — И строчки из твоего письма насчет камфары все держал в памяти, а вот забыл.
— Черт, закрутился я с этой дачей, — проговорил Тимофей.
— У меня куплена, в аптечке стоит… Только круиз, визы — голова кругом, — махнул рукой Артем. — Турция интересуется лишь фамилией. Италию волнует цвет глаз, от женщин — размер талии…
— Насчет талии не сочиняй, — уличил Артема во лжи Анисим Марковских. — Я в бытность с женой Нюсей в Италию по путевке ездил на пароходе. У Нюси талия — во! Как у баобаба! Ничего, впустили и выпустили… Так что не сочиняй напраслины… — Анисим Марковских победно посмотрел на Артема: знай, мол, наших. Не бери за «рупь двадцать»!
— Я привезла, папочка, — сказала Люся, протягивая из той же сумочки, похожей на маленького крокодильчика, флакон. — Пожалуйста!
Шишигин взял флакон, недоверчиво осмотрел.
— Не масло? Я говорю, не масло то самое… Может, опять какой дух за тридцатку, а я на поясницу испорчу.
— Нет-нет, папочка, — успокоила Люся и опять, не разжимая губ, рассмеялась. — Как же можно на «поясницу испортить»?!