Как в воду смотрел Анисим Марковских — вернулась туча. Дождь шел всю ночь, и к утру, как говорят в здешних местах, все водой взялось. По глянцу раскисшей дороги, скользя словно по льду, прошло на выпас стадо. Пастух за стадом шагал понуро, наглухо запечатанный в серый дождевик.
Впервые не пробрался из «центра» автобус, подвозивший малышню в садик, а школьников в школу. Это было удивительным, потому что и в зимние метели, и в весеннюю распутицу автобус ходил четко — по нему даже можно было проверять часы.
Утром Шишигин поднялся рано. Подмешал квашню. Закутав ее в старенькое байковое одеяло, поставил на печь, в теплое место, чтобы тесто вытронулось. А когда тесто подошло, развел стряпню. Накрутил витушек, накатал «облитых» шанег, опустил в кипящее масло «хворост». Тимофей уважал витушки, Артем — «облитые» сметаной шаньги, а сладкоежка Никола — «хворост». Тимофей шутливо корил Люсю: «Смотри-ка, пока мы спали да потягивались, папаня мои любимые витушки состряпал». Артем удивлялся, зачем столько времени убивать на стряпню? В городской булочной сдобой прилавки завалены. «Облитых шанег в булочных нету», — сказал ему отец, и Артем согласился. Шаньги ему понравились. Артем откровенно радовался, так надоела городская стряпня. А тут настоящие шаньги!
— Не ожидал, батя. Можно, я все съем? — совсем как в далекий детский год попросил Артем. — Тимка с Николой шаньги не любят.
— Можно.
— А мне — «хворост»? — спросил Никола, пристраиваясь к столу.
— Тебе нельзя.
— Почему?
— Артем — холостяк. А ты — человек семейный. Увезешь семье. «Хворост» долго не черствеет.
— Антошке — рано. Кися не притронется. Масло сливочное тут. А она худеет по «теории яблока».
— Как это? — спросил отец.
— Сегодня целое яблоко съедает за день. Завтра — половину, послезавтра — треть, через неделю на…
— На кладбище?
— Что ты, папа, на весы.
— И выходит?
— Еще как.
— В пожарке у Марковских тоже был один. Спать отвыкал. Сегодня спит — три часа, завтра — два, послезавтра — час.
— Ну, и как? Отвык.
— Щас в больнице. Врачи добудиться не могут. А вон и Анисим, легок на помине. Подворачивай, сосед, к пирогам.
— Некогда, служба. Вот молодым к пирогам заместо компота история из пожарной жизни. Пришел один устраиваться в пожарку, начальник ему проверку — сколько проспит. На какую, то бишь, должность его зачислить. Спит сутки, хорошо, радуется начальник, на ефрейтора потянет. Спит вторые сутки — хорошо, ликует начальник, как истинный сержант! Спит третьи сутки — выгоню, кричит начальник, под меня работаешь! — Исчез Анисим Марковских так же быстро и незаметно, как и появился.
Накормив семью и наскоро управившись с хозяйством, Шишигин начал собираться.
— Ты куда, папаня? — спросил его Тимофей.
— В «центр».
— По такой дороге?
— По такой.
— А зачем?
— Дожжина вон какая прошла… А деревянного моста нет.
— Ну и что? Есть бетонный, крепь крепью.
— Бетонный — для машин. А народ такой крюк делать не станет. Школяры, тилингенция в конторы разные… Напрямик привыкли.
— Что же для них пешеходную времянку не соорудили?
— Лавы связали, да низко. Никто не ждал такой воды. Наверняка щас через перила прет.
— И чем же ты поможешь?
— Лодку спущу. Перевозить стану. Школяров, тилигенцию… Крюку давать им поутру каково?
— Так сразу бы и сказал.
— К чему?
— Мы поможем.
— Ну-у, будете вы маяться! Вы отдыхать приехали.
— Боги не засчитывают в счет жизни время, проведенное на рыбалке. Так ассирийцы говорили.
— То рыбалка, а то перевоз.
— Какая разница — все равно у воды. Никола, слышал разговор?
— В общем-то, да…
— Как в армии учили отвечать?
— Так точно!
— Одна нога здесь, другая — там! — по праву старшака приказал Тимофей.
— Есть.
Никола попробовал было выехать на своем мопеде, но в трех метрах от дома мопед заглох. Пришлось от этой затеи отказаться.
— Засекайте время, — сказал Никола, снимая резиновые сапоги. — Ровно через полчаса спущу весла на воду.
— А сапоги почему снял? — поинтересовался Тимофей.
— Бежать легче. Да и ни к чему каблуки сбивать. Я — человек практичный. А вообще хочется босиком пробежаться по лужам.
— Огородную калитку зачем открыл?
— Тут на семь метров путь короче.
В полдень, когда резкий ветер разогнал хмарь и небо, посветлев, приподнялось над землей, Тимофей начал мыть машину. Мыл он основательно, любовно, как моют молодые родители свое первое долгожданное дитя. Сначала — речной водой, потом водой из колодца, затем дождевой водой с шампунем, наконец, насухо протерев огненно горящий кузов мягкой фланелью, нанес «автоблеск». Глазам было больно смотреть на этот рубиново горящий костер. Но и на этом Тимофей не успокоился. Достал из багажной сумки какие-то кисточки-щеточки и, словно археолог, обнаруживший многовековой давности клад, приступил к тщательной обработке подфарников, бамперов. Люся терпеливо держала в руках банки. Анисим Марковских, долго наблюдавший за работой, подошел к Люсе и сказал негромко, чтобы не слышал Тимофей: