Когда вошла девушка с подносом заставленным фужерами, вазой с пирожным и хрустальным кувшином вина, он отвёл руку от моей, проявляя похвальное благоразумие.
Налив вина в три бокала, служанка в белом передничке, молча удалилась.
Подав мне фужер в руки первой, спросил вновь.
— Так познакомимся? — передавая бокал старшей подруге, заметил.
— Мадемуазель Эстер, я надеюсь не буду шокирован, если ваша подруга чуть больше откроется мне?
— Как же мы будем пить за знакомство только под псевдонимами?
Я невольно улыбнулся. Красин внимательно наблюдал оба наши лица, потому сразу заметил мой знак одобрения своим словам. На самом деле, я вспомнил все клички этого господина, вычитанные из интернета:
— «Никитич», «Лошадь», «Юхансон», «Винтер».
— Василиса Яковлевна я, — застенчиво краснея, потупив голову, произнёс пискляво.
Всплеснув руками, едва не пролив вино, Красин воскликнул.
— Это же отличное русское имя! — я сразу заметил.
— Вот только отчество немного подкачало, как будто я сын Якова Мовшевича, — заметив округлившиеся от удивления глаза Красина, объяснил.
— Проезжал через наше село ссыльный еврей с таким именем — отчеством, вот и запомнился мне.
— Вам же Надя говорила, что у меня память отличная.
— Кстати, оказывается мы с вами земляки, — погладил его руку, как недавно он мою.
— Я тоже из Кургана.
Красин не на шутку растерялся от такого странного совпадения со своим знакомым, Свердловым. Да и наше землячество с ним, выглядело необычно. Чтобы сбить степень его тревоги, предложил выпить за знакомство. Только пригубив изрядную дозу из бокала, Леонид Борисович сообразил, что царская охранка не стала бы действовать такими примитивно — провокационными методами. Заметно повеселев, добавив вина и в наши бокалы, продолжил разговор на невинную, музыкальную тему.
— Так признавайтесь, какие песни удалось выучить, если приходилось общаться с кандальниками? — он благожелательно улыбнулся.
Я резко изменил намерения спеть революционную, пафосную песню. Слишком самоуверенно вёл себя этот бывший Таганский сиделец.
— Просидел год в одиночной камере, с тысяча восемьсот девяносто второго по девяносто третий, а держит себя как английский джентльмен, — вспомнил я его биографию.
Затянул соответственно, предварительно настроив привычную во всех домах семиструнную гитару:
Пел детским голоском, максимально жалобно. Почти как побирушки на вокзалах. Как раз под конец исполнения, видимо заслышав звук гитары, появилось семейство Половцевых.
— Какой приятный голосок, — закончив аплодисменты, комментировал отец Нади.
Дед подхватил немного осуждающе.
— Для такой симпатичной молодой девочки очень печальные слова.
Мама, обрадованная приездом дочери, почти потребовала.
— Ты должна спеть что-либо боевое и смелое.
Поняв, что свою неожиданную функцию знакомства с профессиональным революционером, капиталист Половцев выполнил, решил спеть уже для Красина.
Последний куплет, самого крамольного содержания, не рискнул пропеть. Не дождавшись аплодисментов и каких-либо отзывов, скромно признал.