— Парень ведь, … ей богу парень!?
Даже музыканты, из своего угла, спрятанного от посетителей арт-кафе, вышли посмотреть на необычное зрелище.
Смело и громко произнёс.
— Предыдущая песня, написанная полностью мной, требовала именно того образа в котором вы меня видели, — вновь поклонился, на этот раз подчёркнуто сдержанно и кратко.
— Следующая, точно так же моя, собственного сочинения, требует этого характерного облика.
— Обвёл себя рукой, сверху до низу, обращая внимание зрителей на одежду.
Взяв гитару со стула, глянул в зал.
— Я вас достаточно заинтриговал? — склонил голову как умная собака, и вместо стула, шагнув несколько шагов вперёд, уселся на край рампы. Свет опять сосредоточился на мне, а сцена закрылась для подготовки следующего номера.
Мой голос, на этот раз, был по настоящему пацанским, с лёгкой хрипотцой, как будто слегка простуженный или прокуренный.
Последние слова, ещё до включения света, утонули в громких женских всхлипываниях. Общее освещение показало, что некоторые мужики тоже отворачивали покрасневшие глаза.
На этот раз, крики браво, массовки организованной Маяковским, уже не требовались. Аплодисменты были дружными и молчаливыми. Народ опасался выдать голосом глубину охвативших их чувств.
— Ну посмотрим теперь, — злорадно вспомнил я намерения администратора, и произнёс громко.
— Мне строго указали, если вам не понравится моё выступление, отдать сцену другим артистам, — виновато развёл руками.
— Я же сегодня вне расписания, без согласования вклинился.
— А мои, глубокоуважаемые коллеги, готовились, разрабатывали свои программы, — уважительно, без тени иронии, чинно наклонил голову в вежливом поклоне, в сторону столика Володи.
— Освобождать помост или дальше выступать? — конкретно задал вопрос, требующий простого ответа. Толпа за столиками радостно закричала.
— Дальше! Дальше давай!
— Хоть до утра выступай, если сможешь…
Глава 5. Начало питерского внедрения
После следующего раскрытия занавеса, зрители увидели всё тот же стул с изогнутой спинкой. Только сейчас, на нём лежала скрипка. Переодеваться, на этот раз, не стал. Остался в образе босоногого мальчишки. Для щемящего душу произведения Вивальди, этот наряд посчитал оптимальным. В любом случае, большого выбора концертной одежды, как у Киркорова, у меня не было.
Взяв скрипку, вышел ближе к ресторанному залу и, дождавшись первых звуков рояля, взмахнул смычком, одновременно давая команду закрывать кулисы. Братья, Иван и Егор, поначалу растерявшиеся от неожиданной роскоши заведения, постепенно приходили в себя. Я очень обыденно и спокойно, почти приказал:
— Парни, вы же понимаете, что мою будущую помощь на Николаевском вокзале, желательно отработать сейчас.
— Не говоря уже о том, что роскошный ужин, которым нас угостили, я обещал отработать своим выступлением. Иван, как самый молодой, порывался вставить слово, но заметив, как угрюмо молчит старший, двоюродный брат, только согласно закивал головой. У меня, как у всякого солирующего артиста, собрался солидный штат вспомогательных работников.
Общепризнанно лучшего аккомпаниатора, для меня нашла, самая преданная помощница в Петрограде, бывшая бандитка Серафима. Воистину, от любви до ненависти один шаг. Ещё недавно собиралась мой труп спустить в Неву, а сейчас служит не за страх, а за совесть.
Уже не молодой, вполне солидный преподаватель консерватории, профессор, поначалу наотрез отказался. Даже огромные деньги не мотивировали его играть в кабаке какой-то провинциальной «звезде». Уронить честь классического музыканта до роли лабуха, при публике его наверняка знающей, он не мог себе позволить. Но приглашала сама Серафима Никитична, потому она моментально нашла единственную ниточку, которая вытащила, чуть ли не из постели, творческого преподавателя и человека преданного искусству до глубины души.