Ровно через пятьдесят пять минут, вернулся в артистический ресторан. Братья — революционеры, очень волновались, из — за успеха задания, порученного им. Только оставшись в бездеятельном одиночестве, к старшему, Егору, пришла здравая мысль, что я мог оказаться ловким жуликом. Уж слишком много обмана и ловкости я проявил за два с небольшим часа своих выступлений. Как любой взрослый человек, молодой кузнец хорошо понимал, что людей превосходящих его в каких-либо качествах, благоразумнее опасаться, чем безоговорочно доверять. Только сродный брат, Иван, необычайно веселился, слушая выступления Маяковского и подошедшего недавно, Игоря Северянина. Распевная манера читать свои стихи Северянина, в миру Игоря Лотарёва, подкупала многих слушателей. Иван буквально запомнил несколько полюбившихся строк:
Когда подъехал я, как раз заканчивал читать свои стихи, Владимир Маяковский.
Шестнадцатилетний Иван буквально пищал от восторга, когда я подошёл к нашему столику.
— Жаль, что тебя не было! — даже не вспомнил о задании отца, которое я должен был выполнить.
Стукнул меня по плечу и тут же обнял от переполненности чувств.
— Спасибо Васёк, что притащил нас сюда, — тряс он мою руку, обхватив её двумя своими ладонями.
Егор, внимательно и с видимым облегчением смотрел на моё возвращение.
— Передал стрелочнику Макарычу?! — задал он главный вопрос мучащий его.
Улыбнувшись наивно, спокойно ответил.
— Извини, не решился искать по всему вокзалу неизвестного мне мужика. — не давая вставить слово, так же спокойно продолжал отчёт.
— У вас хоть ужин был для передачи ему, а что я скажу?
— Ну для чего бы он мне понадобился в первом часу ночи?
— Ну как я объясню полицмейстерам, почему я его ищу?
— Так ты не передал листовки!? — испуганно вскрикнул младший, недавно восторгавшийся мной, кузен.
— Батя расстроится, — упавшей интонацией, моментально севшего голоса, прокомментировал он нашу общую неудачу.
— Ты листовки, хоть не выкинул? — зло и энергично спросил он очень тихо.
Я показал пустые ладони, молчаливо улыбаясь.
Иван ещё больше разозлился от моей пантомимы, тогда как старший кузен начал понимать, что не всё так плохо, раз я вернулся и улыбаюсь.
В том, что меня нельзя считать дураком, Егор был уверен давно. Он сразу успокоился, поняв, что дело уладилось каким-то иным способом. Только успокоившись, наконец вспомнил, что я предлагал самостоятельно раздать листовки по вагонам, прямо в руки новобранцев.
— Всё таки раздал через окна столыпинских вагонов. — полуутвердительно спросил он меня слегка улыбаясь.
Всё так же молча, с улыбкой, приподнял плечи, чуть склонил голову.
— А как же иначе.
— Ежели я чего пообещаю, разобьюсь, но сделаю.
Шёпотом рассказал все подробности передачи листовок. Парней особенно насмешил мой разговор с солдатами всех вагонов в которые я забрасывал прокламации. Рассказал, как я просил назвать точное количество людей в вагоне, и отсчитав пять запасных, передавал им прямо в руки. Велел обязательно хранить листовки как можно дольше, и утром, дать прочитать написанное, тем, кто умеет. Когда в одном вагоне, шустрый малоросец посетовал на недостаток бумаги для самокруток, пришлось рационализировать моё дело. Сбегал на вокзал и скупил всё старые газеты у лотошников за полцены. После этого, во все вагоны, закинул бумаги для курева. Услышав все мои приключения, уже старший, крепко пожал мне руку.
— Спасибо браток. Чувствовал, что ты парень надёжный, но ты ещё и хитрый, а главное, в доску свой, — он многозначительно посмотрел на сродного брата.