— Чем бы вы в последствии не занимались, крайне полезными будут уроки композиции.
— Лично я брал уроки музыкальной композиции у Лядова, у Римского-Корсакова, учился инструментовке, — вдруг нахмуривается и замолкает на некоторое время.
Очень осторожно и вежливо, спрашивает.
— Светлана, вы имеете какое-то базовое музыкальное образование?
— Я, например, перед поступлением сюда, два года брал частные уроки теории и композиции у Рейнгольда Морицевича Глиэра.
Не давая возможности ответить, вспоминает.
— Да, кажется вы говорили, что вам рекомендовали поступить сюда. Значит, вас уже кто-то прослушивал?
— На чём вы играете, или поёте? — молодой человек с любопытством вёл нас обратно, в гущу молодёжи.
— Давайте мы вас послушаем? — говорил он громко, уже для всех ребят, радостно встречающих нас на скамейке.
— Давай я гитару принесу? — соскочил худенький, стройный, молодой человек.
Теперь все смотрели на меня, ожидая ответной реакции.
Очень сдержанно, но вежливо, громко сказал, всё так же в образе юной девушки.
— Спасибо вам за вашу заботу и помощь, — слегка склонил голову.
— Но меня уже слушал в ресторане один из ваших преподавателей. Именно он и пригласил зайти сюда.
— К сожалению, — теперь уже не давал вставить слово я.
— Мне приходится много работать, чтобы иметь достаточные средства для существования.
— Вот потому и интересуюсь, возможно ли сдавать некоторые предметы экстерном? — повторил свой недавний вопрос вновь.
Студенты посерьёзнели и задумались.
Наконец, заговорил Прокофьев.
— В этом мире, возможно всё, — дождался, когда стихнет веселье вызванное его комментарием.
— Всё зависит от ваших способностей и преподавателей которым будете сдавать специальные дисциплины.
— По моему немалому опыту, — он театрально, печально всплеснул руками.
— Каждый специалист, считает свою методику преподавания единственно верной и требует точного соответствия своим канонам исполнительского мастерства.
— Скажу больше, — взглянул на окружающих, — Ребята подтвердят, что даже наши преподаватели, ревниво относятся к приёмам заимствованным у своих-же коллег, преподавателей консерватории.
Мария поддержала мудрым советом.
— Если будешь иметь такие — же заслуги как Сергей, — взглянула на Прокофьева с нескрываемым уважением.
— Тогда, возможно, руководство пойдёт тебе навстречу и разрешат сдавать некоторые предметы коллегиальным прослушиванием.
Из окна, где заседала экзаменационная комиссия, после небольшого затишья, раздались звуки арфы.
— Это последняя композиция, — заметил Прокофьев.
— Через пять минут всё завершится. Люди вокруг возбуждённо зашевелились. Студенты, их родные и друзья, собирали вещи. Корзины с продуктами, бутылки вина, книги и папки с нотами. Прокофьев, захватил из под скамейки, только коробку с шахматами.
— Он ещё и заядлый шахматист, — всплыла информация из википедии.
— «В тысяча девятьсот четырнадцатом году Прокофьев победил в сеансе будущего чемпиона мира Капабланку».
— «Великий человек велик во всём», — вспомнилась чьё-то изречение. Из своего опыта, решился добавить.
— Недостатки великих громадны вдвойне, так как увеличиваются в глазах обывателей до гигантских размеров.
Как и предполагал, из дюжины человек вокруг меня, выпускниками, были только трое, все остальные, студенты других курсов. Я и Мария Юдина, величаво вышагивали рука об руку в толпе мальчишек, вызывая законное любопытство. Как бы случайно, ребята остановились вдоль входа, в фойе консерватории. Сергей, горделиво шёл рядом, как бы охраняя нас, и показывая особые права на нас. Только сейчас, находясь среди ровесников, понял как бедно, блёкло и однообразно, одета современная молодёжь. Моё платье, пошитое в Париже, не отличалось роскошью и вычурностью, но оставляло впечатление неброской элегантности и изысканной простоты. Люди искусства, легко уловили мою необычность.
Нам с Марией, выделили лучшие места в первом ряду кресел, малого концертного зала, где происходило объявление, полученных на экзамене, оценок. После итоговой, общей оценки выступлений, директор консерватории дал слова председателю экзаменационной комиссии для оглашения оценок. Сев на своё место в президиуме, прямо напротив меня, Александр Константинович Глазунов, долго бросал на меня любопытствующие взгляды.
— Он не может припомнить, где видел моё лицо, — легко прочитал его мысли.