Не менее серьезную угрозу, чем вооруженное сопротивление, представляло для советской власти пассивное сопротивление крестьян. Летом 1921 г. Л. Каменев признал, что в 1920 г. площадь посевов сократилась на 25%.
Засуха, страшные размеры которой становятся очевидными уже весной 1921 г., предвещает новый голод в условиях мирного времени, после окончания Гражданской войны. Перед советским правительством возникает проблема, которую — впервые — нельзя решить с помощью силы. Всё, что было можно, — реквизировано. Отсутствие запасов превращает наступавший голод в смертный приговор для миллионов.
Невозможность силовыми методами решить проблему будет всегда ставить советскую систему перед неразрешимыми задачами. 1921 год был модельной ситуацией. Прежде всего советское правительство делает вид, что голода нет. После полного молчания в июне «Правда» 2 июля публикует на последней странице сообщение под заголовком «Виды на урожай хлебов и трав»: «В нынешнем году урожай хлебов будет ниже среднего за десятилетие (1905–1914)». Ниже среднего — следовало читать: не катастрофический. 22 июля «Правда» писала: «…Нулевой урожай в Поволжье компенсирует прекрасный урожай на Украине». Утверждение о «прекрасном урожае на Украине» было ложью. Голод начался в 1921 г., а к 1 мая 1922 г. на Украине голодало 4 034 732 человека, т. е. почти 50 % населения пяти губерний: Запорожской, Екатеринославской, Николаевской, Одесской и Донецкой. К тому же, как полагали в то время наблюдатели, официальные цифры были занижены, в действительности голодало примерно семь миллионов.
Отрицать очевидное становилось невозможным. В начале 30–х годов организованный советской властью голод, необходимый, по мысли Сталина, элемент коллективизации, был скрыт от мира. В начале 20–х годов это было слишком опасно: крестьянство поднялось против партии большевиков, и для борьбы с ним одного оружия оказалось недостаточно. В том самом номере «Правды», в котором говорилось о «прекрасном урожае на Украине», были опубликованы сообщение о состоявшемся 21 июля в Москве «предварительном заседании Всероссийского общественного Комитета помощи голодающим» и декрет ВЦИК о создании Комитета. Так начался удивительный, единственный в советской истории эпизод сотрудничества коммунистической власти и общественности.
Идея участия общественности в помощи голодающим рождается в Москве в июне 1921 г. 18 июня на VII Всероссийском съезде по сельскохозяйственному опытному делу рассматривался вопрос о засухе. Кооператор М. И. Куховаренко и агроном профессор Рыбников, приехавшие из Саратова, рассказали об огромных размерах бедствия, преуменьшаемого советской печатью. На совместном заседании съезда и общества М. И. Куховаренко прочитал доклад «Неурожай Юго–Востока и необходимость государственной и общественной помощи», а известный экономист, бывший министр продовольствия Временного правительства профессор Прокопович говорил «о засухе и борьбе с голодом». Собравшиеся решили образовать при Московском обществе сельского хозяйства общественный комитет по борьбе с голодом. Была выбрана делегация для посылки в Кремль, к председателю Совнаркома. Русские общественники — агрономы, кооператоры, экономисты — действовали по знакомому дореволюционному образцу, так, как многие из них действовали в 1891 г. во время голода. Они предложили правительству общественную помощь, совместные действия для борьбы с катастрофой.
На следующий день стало известно, что Ленин делегацию принять отказался. Не принял ее и нарком земледелия Теодорович.
По ходатайству Горького председатель Московского совета, член Политбюро Л. Б. Каменев приглашает делегацию в Кремль. В ее составе: Е. Кускова, агроном А. П. Левицкий, председатель правления с/х кооперативов профессор П. А. Садырин, врач профессор Л. А. Тарасевич. В Политбюро шли споры относительно необходимости сотрудничать с общественностью. 12 июля против Комитета помощи голодающим выступает нарком здравоохранения Семашко. Ленин отвечает ему запиской, в которой излагает свою точку зрения и тактику: «Директива сегодня в Политбюро: строго обезвредить Кускову. Вы в “ячейке коммунистов” не зевайте, блюдите строго. От Кусковой возьмем имя, подпись, пару вагонов от тех, кто ей (и этаким) сочувствует. Больше ни–че–го!»