Выбрать главу

Переход к новой экономической политике показался русской интеллигенции началом новой эры. Разгон ВКПГ и арест его членов не смогли охладить надежд на возможность демократизации режима. На II Всероссийском съезде врачей (май 1922 г.) критиковалась «советская медицина» и восхвалялась медицина земская, выдвигались требования создания самостоятельного профсоюза и выпуска своего печатного органа. На III агрономическом съезде (март 1922 г.) крупнейшие русские экономисты сельского хозяйства — Б. Бруцкус, Н. Кондратьев, А. Чаянов — выступали против вмешательства государства в сельское хозяйство, за развитие частной инициативы. 10 марта 1922 г. в Доме Союзов был организован публичный диспут между «марксистами–аграрниками» и их критиками. «Правда» на другой день писала, что множество желающих попасть в зал и не доставших билеты «рвались до позднего вечера, осаждая все входы и выходы Дома Союзов». Все хотели послушать Б. Бруцкуса и А. Чаянова. Голод еще свирепствовал на русской земле, и все хотели услышать объяснение его причин. Для профессора Бруцкуса сомнений не было: в голоде виноваты политика советской власти и разверстка. «Мы не можем признать, — говорил он, — принципа национализации земли совместимым с требованием нормального развития народного хозяйства». Аграрник–марксист С. Дубровский отвечал в поэтической форме: «Бруцкус оттачивал стрелы частной собственности, чтобы их направить в сердце земельной политики Советской власти — в национализацию земли».

Этого рода научные дебаты представляются Ленину опасными и бессмысленными. Он, знаток Маркса, считает необходимым вместо оружия критики использовать критику оружием. На тексте записки наркомздрава Семашко о «важных и опасных течениях в медицинской среде», проявившихся на съезде врачей, Ленин пишет указание «т. Сталину» поручить «Дзержинскому (ГПУ) при помощи Семашко выработать план мер и доложить в Политбюро (в 2 недели срок)». Записка Сталину следует сразу же после письма Дзержинскому о подготовке высылки «профессоров и писателей».

В июне 1922 г. в Москве проходит процесс социалистов-революционеров. Это был первый большой «показательный» процесс–спектакль, которому была придана международная огласка. М. Горький, выехавший под давлением Ленина за границу, рассматривал процесс эсеров как удар по интеллигенции. Сначала он пишет Анатолю Франсу, называя «суд над социалистами–революционерами… публичным приготовлением к убийству людей, искренне служивших делу освобождения народа», и просит ходатайствовать о «сохранении ценных жизней социалистов». Затем буревестник революции обращается к Рыкову, подчеркнуто минуя председателя Совнаркома: «Алексей Иванович! Если процесс социалистов–революционеров будет закончен убийством, — это будет убийство. Я прошу Вас, сообщите Л. Д. Троцкому и другим [нетрудно понять, кто имелся в виду под «другими». — М. Г.], что это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо Вам известно, что за всё время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступление истребления интеллигенции в нашей безграмотной, некультурной стране».

В дни, когда начался процесс эсеров, в защиту которых Горький выступил сам и мобилизовал западную общественность, был утвержден приговор о расстреле 5 из 11 обвиняемых по делу «о сокрытии церковных ценностей». Этот приговор должен был, по выражению советского публициста, «не только отрезвить горячие контрреволюционные поповские головы, но и преподать уроки элементарной политической азбуки Новому Высшему Церковному Управлению». В августе, полагая, видимо, что московский урок «элементарной политической азбуки» был недостаточен, президиум ВЦИК утвердил еще 4 смертных приговора (из 10) по делу петроградского духовенства и верующих. В числе расстрелянных был митрополит Вениамин.

К смертной казни были приговорены 12 обвиняемых по делу эсеров, но исполнение приговора суд решил приостановить. Тем самым было выполнено пожелание Ленина, настаивавшего на расстреле и негодовавшего на Бухарина и Радека, обещавших за поддержку советской власти социалистическим Интернационалом пощадить обвиняемых. Но суд прислушался и к пожеланиям Горького и мирового общественного мнения. Приговор был приведен в исполнение несколько лет спустя.