Слышны нетерпеливые возгласы: «Мыколо, начинай!» Чувствуя торжественность момента, местный «Тёркин» неторопливо подходит к ящику из-под снарядов, любезно подготовленному для «артиста», неторопливо ставит гармонь на колени и берёт первые аккорды. Наступает полная тишина. Пошептавшись с земляком Антоном и, дав знак рядом сидящим товарищам, мелодичным звонким голосом запевает: «Рэвэ та стогнэ Днипр широкый, сэрдытый витэр завыва, додолу вербы гнэ высоки, горамы хвыли пидийма…», по сигналу Антона дюжина сильных, мужских голосов подхватывает эту дивную могучую песню, и она широким многократным эхом разносится вдоль известной уже нам реки под названием Дунай. Кроме запевал, все бойцы слушают, затаив дыхание, затем начинают подпевать даже те, кто не все слова песни знает. Песня разносится вширь и ввысь, словно пытаясь долететь от берегов голубого Дуная до широкого Днепра. После последних аккордов песни наступает полная тишина. По щекам некоторых, в основном пожилых, бойцов скатываются капли скупых мужских слёз. После длительной паузы раздаются требования: «Давай Стеньку Разина!», с противоположной стороны раздаётся: «Матроса Железняка!», «Песню о Щорсе!» – раздаётся из дальних рядов. «Ка-тю-шу!»– скандирует группа молодых бойцов. Мыкола решительно поднимает правую руку вверх, призывая всех к порядку, и в наступившей тишине раздаётся голос усатого старшины- орденоносца: «Ребятки, спойте землянку». Тут вступает в свои права режиссер и говорит, обращаясь к бойцам: «Ну что, товарищи, уважим просьбу старшины?» «Уважим!» – снисходительно раздается несколько голосов. Гармонист внимательно осматривает бойцов, выражение его лица заметно меняется. Задумчивый взгляд, устремлённый к верхушкам деревьев, как бы готовится передать всю теплоту и тоску солдатской души, той одной, единственной, которая ждёт и у детской кроватки тайком, слезу утирает. Затем, наклонив голову к гармони, он тихим, но чистым голосом рисует всем сидящим знакомую картину: «Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза, и поет мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза…» После «Землянки», дав отстояться приятной грусти слушателям, Мыкола поднялся со своего «царственного» снарядного кресла и громко объявил: «Внимание, сюрприз! По многочисленным заявкам перед вами выступит группа «застуженных» артистов погорелого театра. Они помогут мне исполнить известную песню про Галю». Повернувшись налево он тихо скомандовал: «Галя, на выход!» В это время с двух ведер, опрокинутых вверх дном, поднялись двое бойцов. Один боец ростом под 2 метра быстро опоясал другого бойца куском ткани то ли от старой цветной простыни, то ли от большого размера фартука, напялил на голову соломенную косу, подвесил на гибкой ветке 2 пустых ведра и подтолкнул «новоиспеченную Галю» на сцену. Присев снова на своё место, гармонист протяжно запел: «Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться», в это время «Галя» в галифе и кирзовых сапогах с соломенной косой, коромыслом на плечах, усиленно виляя бёдрами, направилась к центру круга. Громкий смех и оглушительные аплодисменты заглушали музыку. В это время гармонист поднялся и скомандовал: «Анука, Галя, покажи, як коромысло гнэться?» «Галя» кокетливо повела плечами и, намеренно выставляя на показ свои бойко торчащие из-под гимнастёрки, груди (сделанные из 2 алюминиевых кружек) и, сняв с плеч коромысло, согнула его в большую дугу. А когда вслед за ней вышел 2-х метровый гигант Иванко и стал подобно барвинку извиваться вокруг «Гали», смех зрителей превратился в общий громкий, заразительный хохот. Когда же Иванко, забежав спереди, и похлопал металлической ложкой по алюминиевым «грудям», хохот превратился в сплошной рёв. Дровишек в пламя хохота подбросил, поднявшийся гармонист. Перекрывая хохот, приказал: «Иванко, ну-ка скажи, чего ты хочешь от Гали?» Иванко опустился вновь на колени и, обхватив сильными руками «Галю» за талию, басовитым голосом запел: «Галя моя Галя, дай воды напиться, ты така хороша, дай хоч подывыться…» При этом шалунишка демонстративно пытался заглянуть под Галину «юбку», однако реакция возмущённой «Гали» была молниеносной и решительной. Сбросив с плеч коромысло, она тут же напялила ведро на кудрявую голову Иванка, тем самым лишив его бесстыжие глаза «дывыться» на её прелести. В заключительной части сценки Иванко снял с трудом напяленное ведро, подхватив «Галю» на руки вместе с коромыслом, понёс её в сторону кустов. Зрители и слушатели смеялись до слёз. У большинства из них не было сил для словесного выражения восторга и бойцы уже молча показывали пальцами на уходящих артистов. Но на этом концерт не закончился. Опытный режиссер спектакля Антон Бобрик едва смолкли последние раскаты хохота, посоветовавшись с политруком и музыкантом, вывел на «сцену» молодого бойца по имени Шалва и гармонист заиграл мелодию знаменитой лиричной задушевной песни «Сулико». Несмотря на волнение, голос молодого бойца звучал чисто, звонко и душевно. Хотя некоторые бойцы не знали перевода этой песни (песня звучала на грузинском языке), всем было ясно, что речь идет о страданиях молодого мужчины, потерявшего любимую. Это было так понятно и так близко каждому бойцу. После короткого творческого отдыха зазвучала «Цыганочка» с выходом. И группа молодых, задорных «цыган» завертелась, закружилась в вихревом танце. Многие зрители повскакивали со своих мест, помогая артистам. Выплеснув значительную толику избыточной энергии, бойцы прослушали песнь о Ермаке, о Стеньке Разине и, наконец, под задорный аккорд