Если бы я был школьным учителем, я бы задумался над тем, что тут должна делать школа. Если бы я был комсомольским работником, я бы подумал: а не прозевал ли в истории с Женей чего-либо комсомол? Но я литератор, и мне естественней раздумывать над тем, что в этой истории прозевала наша литература. Яростно споря о форме, венчая венцами одних и ниспровергая других, порой раздувая ничтожное, то и дело отвлекаясь на второстепенное, мы, литераторы, еще не увидели по-настоящему подлинного героя дня. А если не сделали этого мы, то такой герой, «делать жизнь с кого», плохо виден и Жене.
Женя хочет, чтобы ей ответили, «как найти правильный путь в жизни?», она спрашивает в своем письме: «Что мне делать?»
Доброжелательные читатели надавали ей столько хороших, полезных, умных советов, что вряд ли это нуждается в каких-либо других добавлениях, кроме новых отличных книг о нашей современности, в которых Женя нашла бы для себя пример, жизненный идеал, встретила властителя своих дум и пошла бы за ним в большой путь пусть не такой уж легкой, но интересной, кипучей жизни.
1960
СЛОВО К МОЛОДЫМ ЛИТЕРАТОРАМ
В молодых замечательно то, что во всякое дело, в том числе и в литературу, конечно, они несут весь жар своей души, непосредственность и ясность восприятия жизни, кипучую заинтересованность во всем, еще не охлажденную условностями, неизбежно приходящими с ходом времени.
Страшно, когда молодой литератор уже расчетлив, когда гонится только за легким и шумным успехом, когда каждая следующая книга дается ему все легче и легче.
Книга не может рождаться без мук, без сомнений, без бросков от восторгов к панике. Тот молодой, у которого горячее светлое сердце, пойдет через это все с убежденным упорством искателя. А известно, что золото чаще всего находит тот, кто готов всю жизнь идти по самым трудным, самым каменистым и крутым дорогам.
1962
ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН МЕЧТАТЬ
Пятнадцатого августа в Копенгагенском аэропорту, за три или четыре минуты до того, как захлопнулась бортовая дверь Ту-104, на котором пятеро советских писателей возвращались домой после месячной поездки по Скандинавии, в самолете появился корреспондент одной из английских газет.
— Мистер Кочетов, — начал он с порога, — в связи с полетом космонавтов Николаева и Поповича я хочу задать вам вопрос: скоро ли советская литература и советское искусство добьются таких успехов, каких добилась советская техника?
Ему думалось, надо полагать, что вопрос его ехиднейший из ехидных и коварнейший из коварных. Чтобы повысить степень коварства, он еще добавил:
— О том, что у вас были Пушкин и Маяковский и есть Шолохов, поминать не стоит!
Он просмотрел, оказывается, в утренних газетах Копенгагена ряд отчетов о пресс-конференции, проведенной нами с датскими журналистами накануне. Отчеты, надо сказать, были вполне доброжелательными и в должной мере объективными. Но мой интервьюер зацепился только за ответы на обращенный к нам вопрос: «Не видим ли мы в век бурного прогресса технических наук известного отставания гуманитарного развития человеческой! мысли» — и решил повернуть это таким вот образом: когда, мол, вы, советские писатели, живописцы, композиторы, деятели театра и кино, догоните советских ученых и техников?
Об изумляющем мир групповом полете в космос наших героев-соотечественников мы узнали еще в Норвегии. Еще там мы увидели взволнованную реакцию и норвежской печати и норвежского народа на это событие. Но в Дании все стало ярче и зримее, поскольку полет советских космических кораблей продолжался, число витков вокруг земного шара все увеличивалось, напряжение тех, кто был на земле, нарастало. Газеты выходили под шапками во всю страницу, в любой из них помещались портреты космонавтов Николаева и Поповича, экстренные передачи вело радио. В вестибюле отеля «Кодан» мы по телевидению смотрели передачу прямо из кабины корабля-спутника «Восток-3». С нами всюду заговаривали. Каждый из встреченных нами стремился так или иначе выразить свое восхищение подвигом советских людей.
После всего этого вопрос корреспондента, ворвавшегося в самолет, мог бы показаться и неуместным, и странным, и неожиданным.
Но нет, неожиданным он, конечно, не был. Он не нов, и уже настолько не нов, что начинает отпускать бороду.