Природа миллиарды лет «играет в кости» сама с собой, выбрасывает, неутомимо и без числа, случайные сочетания элементов, веществ, образует структуры, чтобы затем постигать целесообразность своих невольных творений через человеческий разум, ею же и порожденный. Физики были немало озадачены, когда обнаружили в Африке естественный атомный реактор, принципиально подобный созданному человеком. Так почему бы самой природе не расписаться для Гошика? Не будем все сваливать на инопланетян. Загадочный автограф в рассказе Тарутина — шутливое напоминание, чтоб не зазнавались перед Великой Матерью…
Признанным мастером юмористического, пародийного рассказа был один из основателей ленинградской группы писателей-фантастов Илья Иосифович Варшавский. В этом сборнике напечатаны два рассказа из его творческого наследия. Оба они — о поисках нестандартных путей в науке. «Последний эксперимент» поставил перед своими героями задачу естественнонаучную. «Тупица» — о выборе места в жизни, и это особенно интересно.
Любой склад ума, любая способность (а также, если угодно, отсутствие таковой, лукаво подсказывает писатель) не может помешать человеку найти свое место. Мир наш достаточно обширен и многообразен даже для… Тупицы. Легенды о выдающихся ученых, провалившихся на экзамене в юности, справедливы не в том, разумеется, что знания не очень нужны. Беда деятельного и трудолюбивого героя Ильи Варшавского в том, что он не умеет и не желает понимать для всех очевидное. Зато оригинальные его возражения заставляют пристальней вглядеться в признанные истины и пересматривать ходячее мнение.
Неожиданное решение творческих задач — а такие задачи и встают перед героями фантастики — зачастую приходит от шутки, сатиры, — самопародии. И не оттого ли научная фантастика чем дальше, тем больше вбирает все эти, прежде не очень присущие ей, свойства жанра?
Сборник «Эстафета разума» типичен в этом отношении. Будь герои Александра Щербакова, Ольги Ларионовой, Ильи Варшавского, Олега Тарутина, Андрея Ба-лабухи невозмутимо серьезны, трудно сказать, например, удалось ли бы Сане Балаеву войти в контакт со своим «модификатом», принять и вжиться в парадоксальную ситуацию, неизвестно, решили бы космонавты так оригинально конфликт с БИМом в рассказе «Сон в летний день» и так далее.
Научно-фантастическая литература родственна приключенческой, в частности детектив-ной. Фантастике тоже свойствен калейдоскоп событий, острый сюжет, нередко осложненная интрига. И еще с приключенческим жанром сближает фантастику сходное отношение к тайне.
Тайна — мощный и привлекательный инструмент писателя. Авторитет тайны, загадка необычайного во многом объясняют популярность фантастики у самых разных читателей. Если раскрытие преступления всегда лежит в основе детектива, то с тайнами природы нередко сталкиваются герои приключенческих робинзонад. И логика, с какой постепенно прорисовываются перед нами очертания тайны, у всех этих жанров тоже похожа. Шерлок Холмс или комиссар Мегрэ были бы на месте в роли героев научно-фантастического произведения, расследуй они вместо криминальной истории (об этом рассказ Марка Гордеева «Старый этюд») загадку природы как поступает следователь-ученый в «Доме с привидениями» Сергея Снегова.
Реалистический «Старый этюд» соседствует в этой книге с фантастическим детективом не только по традиции сборников «фантастики и приключений», но и в силу близости творческих установок. Тем не менее фантастическая разновидность детектива наглядно демонстрирует, как изменяется и усложняется этот жанр. Фантастика оплодотворяет его не только необычайной для криминальной интриги развязкой, но и сама по себе.
В рассказе молодого ленинградского писателя Андрея Кужелы «Криминалистическая хроника с Иакинфом Страшенным и его робстрзаками» разоблачается едва ли не самое невероятное хищение в детективной литературе. Мафиози выкрадывает… интеллект. У живых людей. И не для использования по прямому, так сказать, назначению, как это происходит, например, в романе Александра Беляева «Голова профессора Доуэля»: преступный ученый принуждает голову своего патрона «делиться» творческими идеями. В рассказе Кужелы психоманы наслаждаются чужими мыслями, коли нет своих, упиваются чужим внутренним миром, как наркотиком. Из ряда вон выходящая — фантастическая — кража — метафора бездуховности.
Перед нами, можно сказать, был бы чистой воды фантастический детектив, если б в рассказе не было еще одного и, вероятно, гуще всего прочерченного плана. Потому что и подвиги электронных сыщиков, и фантастика, кроме всего, изрядно приправлены пародией и на детектив, и на фантастику…
Чем больше узнаем мы об окружающем мире, тем более сложным он нам представляется. И ориентироваться в нем помогают в равной мере научные и философские идеи и художественная литература, искусство вообще. Еще великий естествоиспытатель Владимир Иванович Вернадский предостерегал от ограниченного понимания научной логики как единственного пути познания. К истине можно прийти, говорил он. лишь всей жизнью, и напоминал о вкладе искусства в становление знания в далеком прошлом. Потому что искусство, литература представляют нам истину в жизненно целостном изображении, как бы восполняя неизбежное в интересах научного анализа расчленение предмета исследования. Научный уровень мышления соединяется в научной фантастике с художественным, красота выступает здесь как высшее мерило и высшее проявление целесообразности (об этом рассказал в романе «Лезвие бритвы» Иван Ефремов). И жизненная правда в такой же мере порождается художественным видением мира, в какой научно познаваемая его картина, в свою очередь, выступает рациональной мерой красоты.
Научная фантастика, казалось бы, создает свой собственный мир, небывалый и небываемый, — мир, где возможны самые невероятные события и откровенные чудеса. Но мир этот не изолирован от нашего. Он лишь как бы сдвинут — на величину фантастического допущения, на коэффициент чуда. И подобно тому как в стереоскопе два изображения, снятых с разных точек зрения, совмещаясь, дают картину выпуклую, рельефную, ощутимую, так и фантастика, совмещаясь с реалистическим взглядом на окружающий мир, создает более яркое и выпуклое о нем представление.
И может быть, наиболее важное свойство ее в том, что научно-фантастическая литература проникнута ощущением, которое сформулировал по другому случаю Альберт Эйнштейн: «Самое непостижимое в этом мире то, что он постижим». Без этой веры в возможности человеческого разума, неустанно передающего из поколения в поколение свою эстафету знания и воображения, жить нам было бы гораздо труднее.
АЛЕКСАНДР ШАЛИМОВ
Эстафета разума
Улетали с Марса марсиане
В мир иной, куда глаза глядят.
И не в сказке, не в иносказанье…
Двести миллионов лет назад…
Кирилл прилетел на станцию «Марс-1» с пятой сменой. Продолжительность «марсовки» — год Марса — два земных с хвостиком. И полгода на дорогу туда и обратно. Два с половиной года вдали от Земли…
Садясь в вездеход, он снова подумал об этом. Вездеход назывался «Черепашка». Так было написано белой краской на удлиненном голубом корпусе, который опирался на шесть коленчатых, обутых в гусеницы ног. Кирилл уже успел заметить, что конструкторы и монтажники предпочитали тут ярко-голубые цвета. Может быть, они напоминали о земном небе, а скорее всего просто резко выделялись на фоне ржавого грунта, скал, осыпей. Здесь даже дневное небо было красновато-оранжевым. Пыль, поднимаемая ураганами, никогда не успевала осесть.
«Черепашка» неторопливо бежала от космодрома, где опустился «Ветер времени», к станции. Ехали напрямик по бурой, каменистой поверхности, испещренной оспинами небольших плоских кратеров. Справа вдали то появлялся, то исчезал за ближними возвышенностями фиолетово-красный обрыв, окаймленный шлейфами ржавых осыпей. Слева каменистая равнина, постепенно понижаясь, уходила на север и тонула в красноватой, пыльной мгле.