— Ну в этом случае «информационное поле» ни при чем, перебил Мак.
— Именно оно, будучи возбуждено суммарной энергией миллиардов нервных клеток, миллиардов разумных существ, миллионы лет обитающих на планете, представляется единственно возможным «механизмом» — своего рода гигантским счетно-решающим «устройством» с неограниченным количеством связей и вариантов решений — я использую примитивную физическую аналогию специально для Геворга — «устройством», позволяющим понять и объяснить случаи предсказания будущего. Когда соответствующий сигнал этого поля принимает мозг экстрасенса…
— Все становится ясным на тысячу лет вперед, — пробормотал, не раскрывая глаз, Геворг.
— Бывало и такое, — согласился Кирилл, — например, известно предсказание Мерлина…
— Вот-вот, — продолжал Геворг, по-прежнему не раскрывая глаз, — наши неудачи объясняются именно отсутствием среди нас Мерлина или хотя бы захудалого среднестатистического экстрасенса, который объяснил бы нам, что искать, где искать и зачем искать. Дорогие коллеги, не свернули ли мы на скользкую тропу схоластики? Не помню кто — в общем, один из наших далеких предков — в свое время бросил крылатые слова «Ех nihilo nihil fit» [6]… He разумнее ли было бы сначала найти хоть какие-нибудь захудалые следы здешней гипотетической «працивилизации»…
— А это что, по-твоему? — спросил Кирилл, указывая на свинцовую коробку, лежащую на столике у окна кабины.
Геворг раскрыл глаза:
— Это… Некое вещество, состав которого мы еще не определили. Скорее всего неизвестный науке местный минерал. Я, впрочем, по-прежнему не исключаю и веселой шутки наших американских друзей-конкурентов. Знаете, какой был день на Земле, когда Джикс рассказал нам об этих кристаллах и впервые их показал?
Геворг сделал многозначительную паузу.
— Ну какой? — подозрительно прогудел шефуня.
— Первое апреля.
— Ничего себе! — воскликнул Мак.
— Все равно, чепуха! — убежденно объявил Бардов. — Знаю, коллега, вы их не любите. Это дело вкуса. Но даже дурной вкус не оправдывает подобной версии.
— Что ж, будущее покажет, — миролюбиво заметил Геворг, закрывая голову пледом.
«Он ерничает; всерьез он так не считает», — подумал Кирилл.
— Думаю, дорогой, моя версия ничуть не более фантастична, чем твоя, — донеслось из-под пледа. — Доброй ночи всем несогласным.
Мак неспокойно шевельнулся в своем кресле:
— Возвращаясь, однако, к природе «информационного поля», Кир, какова она, по-твоему? В свете всего, что нам уже известно.
— А мы и сейчас знаем не больше, чем тогда, когда ты впервые упомянул о нем… Возникновение «фантома Азария», по-видимому, связано с этим полем. Твое предположение продолжает оставаться гениальным… Почему фантомы перестали появляться? Либо поле вдруг ослабело, либо… его «выключили». Ослабеть вдруг оно едва ли могло, если допускаем, что оно существует десятки миллионов лет. Следовательно, оно отключается… Если так, наша первая задача искать «выключатель». Мы этим и занимаемся. Что касается возможной природы самого поля, думаю, оно подобно одному из полей, создаваемых мозгом. Полей этих несколько, но в человеческом мозге они чрезвычайно слабы и очень плохо изучены даже в условиях Земли
— Значит, все-таки биополе?
— Биополе — понятие обобщенное. Им пользовались в прошлом веке, тогда эта часть биологии только начинала развиваться. Поля, которые я имел в виду — элементы биополя, подобно тому, как в полях микромира они, — Кирилл указал на Геворга, выделяют разные типы взаимодействий: сильные, слабые и иные…
— Взаимодействия в микромире подтверждаются экспериментами и расчетами, дорогой, — послышалось из-под пледа.
— Для биополей тоже, — кивнул Кирилл, — хотя тут математическое моделирование и эксперименты пока менее надежны, чем у физиков. Впрочем, в сложной структуре биополей ныне никто не сомневается.
Борода Геворга высунулась из-под пледа:
— Все это похоже на труднопробиваемый мыльный пузырь, коллеги… Сама идея «информационного поля», порождаемого биотоками мозга, может быть, и заманчива, но ведь это голая идея без какого-либо подтверждения. Мог бы экспромтом предложить вам не менее десятка красивых, заманчивых, но тем не менее совершенно фантастических идей… Поля, вызываемые биотоками мозга, не могут существовать после того, как мозг умирает…
— А ведь это, пожалуй, тоже требует доказательств, — заметил Мак.
— Безусловно, — согласился Кирилл, — хотя бы потому, что никто не утверждает, будто природа «информационного поля» обязательно электромагнитная. Мы не знаем, какова его природа. Но мы не знаем и физической природы гравитационного поля, тем не менее ты, Геворг, его не отвергаешь.
— Совершенно другое дело!
— Послушай, Геворг, тебе приходилось бывать в старых соборах, очень старых, — Кирилл вдруг перешел на шепот, — которым восемьсот, даже тысяча и более лет.
— Ну, приходилось…
— Скажи, ты ничего не чувствовал, если оставался там некоторое время один? Ничего необычного?
— Нет… А что я должен был чувствовать? Музей, как любой другой… Интересно, конечно…
— Я не о том. Музей теперь… Раньше, даже в прошлом веке, туда приходили молиться… Сотни лет люди приходили со своими неисполненными желаниями, мечтами, мольбами, тоской, страстями, скорбью. Представляешь, какой накал эмоций! Какое там должно было возникать биополе! Я, например, иногда ощущал его физически; волны информации шли от камня стен, мрамора статуй, гранита саркофагов, от бронзы старинных светильников и паникадил, от картин-икон… Временами мне даже начинало казаться, что вижу этих людей, слышу их мольбы… Это трудно пересказывать словами; я воспринимал это не слухом и не зрением, а как-то иначе… Может быть, здесь на Марсе мы столкнулись с чем-то подобным, только выражено все гораздо мощнее, резче, ощутимее?
Плотно сжав губы, Геворг скептически слушал Кирилла. Помолчав немного, сказал:
— Вот так… Теперь понятно, откуда взялись полупрозрачные фигуры, плавающие по кают-компании американской базы. Нет, друзья мои, мы реальны только биологически, психологически мы совершенно фантастичны, а некоторые из нас фантастичны в степени эн, стремящейся к бесконечности. В этой непростой ситуации уповать остается лишь на содержимое собственного черепа. Уважаемые коллеги, клянусь сбрить и проглотить собственную бороду, если мне привидится или услышится на этой малоуютной планете что-нибудь, что не будет производным здешней природы или человеческих рук…
— Ты сможешь это сделать завтра, Геворг, — быстро сказал Мак, — а сейчас смотрите.
Резкий ало-фиолетовый свет проникал снаружи через иллюминаторы. Бардов выключил освещение кабины. Небо на востоке было озарено яркой вспышкой. Черные ступени края плато четко рисовались на фоне неба, цвет которого быстро менялся от красного через оранжевый и желтый к голубовато-зеленому. Потом из-за горизонта возник и устремился к зениту острый белый луч. Он прорезал черноту неба и, постепенно бледнея, погас где-то в вышине. Погасло и зарево у горизонта.
Некоторое время все четверо всматривались во мрак и прислушивались.
— Конец, — сказал шефуня, включая освещение, — ни звука, ни сотрясения. Только свет. Все хорошо видели? Ну, что это было, по-вашему?
— Что-то очень странное…
— Ночной фантом?
— Ионосферная вспышка…
Шефуня негромко рассмеялся.
— Смелее, ребята. Почему никто не хочет сказать, что мы видели старт космолета-призрака?
Утром перед возвращением на Базу решили еще раз облететь район восточнее места ночлега.
— Если условно допустить, что мы наблюдали старт реального космического корабля, — сказал Бардов, — на каком расстоянии отсюда должен был бы находиться космодром?
— Километров тридцать-сорок, — предположил Кирилл.
Мак с сомнением покачал головой.
— Могло быть и гораздо больше. Это ведь Марс… Километров сто — сто пятьдесят?