Впрочем, Тимофею скучать не пришлось… На другой день его навестили Вася и Тихон Терентьевич. Увидев двух посетителей сразу, Ефим Францевич Воротыло поспешно выскользнул из палаты.
— Здорово, Тим, — сказал Вася, подходя к кровати и протягивая руку Тимофею. — Ну ты даешь! Полгода на бюллетене… А выглядишь вроде нормально.
— В месткоме поговаривают, тебя надо на инвалидность, заметил от двери Тихон Терентьевич.
— А вы проходите, садитесь, — пригласил Тимофей.
— Ничего, могем и постоять, — Тихон Терентьевич прислонился к косяку двери.
— Он заразиться боится, — подмигнул Вася, присаживаясь в ногах Тимофея. — Я уж ему говорил — сонная болезнь — она не заразная.
— У меня никакая не сонная болезнь, — обиделся Тимофей. Летаргия. Сон такой.
— А какая разница? — удивился Вася.
— Большая… Ну а что в институте нового?
— Что у нас может быть нового? — развел руками Вася. Работаем… В чертежке понемногу нормы перевыполняем. Вспоминаем тебя…
— Суд решили на осень перенести, — вставил от двери Тихон Терентьевич.
— К тебе тут не пускали, — продолжал Вася. — Я много раз справлялся. А вчера сказали — можно… Ты как себя чувствуешь-то? Когда думаешь выходить?
— Не знаю, — сказал Тимофей.
— Ну, к осени-то выпустят, — заверил Тихон Терентьевич.
— Может, выпустят, а может, и нет… Очень моя болезнь врачей заинтересовала.
— Тогда, значит, на инвалидность, — кивнул Тихон Терентьевич.
— А судить меня как же? — поинтересовался Тимофей. — Если меня, к примеру, из института попрут по инвалидности, как же с товарищеским судом?
Тихон Терентьевич озадаченно заморгал, видимо, не находя ответа.
— У нас отпуска начались, — продолжал рассказывать Вася. — Сейчас многие в отпусках… Зойка тоже недавно в Крым уехала… Она часто в больницу ходила. Все справлялась о тебе.
— А Жорка? — поинтересовался Тимофей.
— Ух, он на тебя злой, — Вася даже зажмурился, чтобы показать, как зол Жорка. — Такое про тебя рассказывал, такое… Уж ребята и верить совсем перестали. И так он всем надоел со своими разговорами, что его в рабочий контроль выбрали. Теперь ходит всех проверяет.
— А к Зойке пристает?
— Нет… Она его так понесла на собрании… Он ее теперь боится.
— И правильно, — задумчиво сказал Тимофей.
Вася с недоумением посмотрел на него, потом встрепенулся:
— Знаешь, Тим, мы тебе яблок принесли, а внизу говорят нельзя… Ты на какой-то диете особой.
— А яблоки где? — спросил Тимофей.
— Внизу в портфеле. Сказали, ни в коем случае…
— Жалко…
— У меня тут осталось одно в кармане, но не знаю как…
— Давай, — Тимофей протянул руку.
Вася заколебался, оглянулся на Тихона Терентьевича, но тот изучал распорядок дня, вывешенный на дверях палаты.
— Ну ладно, — сказал Вася. — Бери. Только чтобы хуже не стало.
— Не будет, — заверил Тимофей, надкусывая яблоко, и тотчас спрятал его под одеяло, потому что в палату вошла сестра.
— Поговорили, — сказала она нараспев. — Вот и хорошо… А теперь собирайтесь, гости дорогие. Этого больного утомлять нельзя.
— Поправляйся, Тим, — сказал Вася, подавая на прощанье руку. — Я теперь буду заходить.
— Заходи, конечно. — Тимофей подтянул Васю за руку поближе и шепнул: — Ты, вот что, в следующий раз колбасы мне принеси. Только внизу не показывай.
— А тебе можно? — засомневался Вася.
— Мне все можно, — заверил Тимофей, — кроме того, что нельзя. А колбасу давно можно. Это я точно знаю…
Как только они ушли, возвратился профессор Воротыло.
— Товарищи с работы приходили? — поинтересовался он, укладываясь на свою кровать.
— С работы.
— Это хорошо.
— А что к вам не заходят? — спросил Тимофей.
Воротыло усмехнулся:
— Звонят иногда… Я, знаете, человек одинокий… Сварливый к тому же… Если придут с кафедры, начну расспрашивать, советовать, не дай бог, выругаю… А так: и им хорошо и мне спокойно…
Он продолжал улыбаться, но улыбка была печальная.
— А вы, значит, кафедрой заведуете?
— Заведую пока… Но уже недолго буду.
— А почему?
— Молодым надо дорогу уступать. У меня там вырос… один ученичок… Крайне ему не терпится место мое занять. А я вот ведь какой упрямый… И инфаркт меня не берет… Но придется уходить…
— А зачем? Вы же поправились.
— А затем, юноша, что хотелось бы еще несколько годков пожить. С жизнью ой как не хочется расставаться… Но давайте-ка лучше сменим пластинку… Вы мне вот что скажите: когда вы лежали в летаргическом сне, сны у вас были?
— Нет…
— Так… Значит, снов не было… Смену дней и ночей вы ощущали. И вам не казалось, что время тянется очень медленно.
— Нет, наоборот.
— Тогда, получается, что благодаря вашему состоянию вы как бы спрессовали время и перескочили из начала года прямо в его середину…
— Или ускорил течение времени, — сказал Тимофей и испугался, как бы эта магическая формула не сработала.
— Нет, слово ускорение тут не подходит, — возразил профессор. — Время ускорить или замедлить нельзя. А вот сжать его, спрессовать, по-видимому, человек может. И ваш летаргический сон — одна из подобных возможностей, подсказанная самой природой… Есть и другие, — задумчиво продолжал он, например, анабиоз… И все это — возможные пути в будущее… — Он вздохнул. — Для желающих, конечно.
— Вы думаете, люди в будущем научатся управлять временем?
— Как управлять?
— Ускорять, замедлять, останавливать.
— Нет, это невозможно… Убежден, что невозможно…
— Даже и через тысячу лет?
— Даже и через десять тысяч. Время неуправляемо, юноша.
— Нет, тут я с вами не согласен, — решительно возразил Тимофей.
— Это почему же, позвольте спросить?
— Потому что я могу…
— Что можете?
— Ну, управлять… Немного… Замедлять или наоборот…
— Вы имеете в виду вашу летаргию. Но ведь она — выпадение из нормы. Болезнь, если угодно. Никто не знает, почему вы заснули. И дай бог, чтобы это не повторилось.
— Нет, я сам. Захотел… и заснул. Могу и опять.
— Чудеса изволите рассказывать… И знаете ли, хочу рекомендовать: врачам не надо об этом. А то они вас еще в психиатрическую клинику упрячут.
— Знаю…
— К сожалению, время не только неуправляемо, но и бесконечно загадочно, юноша. Может быть, именно в нем — главная загадка бытия… Вот, например, время в микромире. Что мы знаем о нем? Мы пытаемся измерить его долями нашей секунды. Но ведь это, строго говоря, абсурд. Там свое течение времени, своя длительность процессов. Ничтожные доли нашей секунды могут соответствовать тысячелетиям микромира… Или время в большом космосе. Мы тоже измеряем его земными мерами. А что такой земной час или год в окрестностях Веги, Арктура, в бесконечности межзвездных пространств?
Тимофей покачал головой:
— Я не про то, Ефим Францевич. Я про свое время, которое мне дано. Мне, к примеру, сейчас двадцать девять. Сколько еще проживу? Пусть столько же… Значит, до двухтысячного года.
— Больше проживете.
— Пусть до две тысячи десятого, если атомной войны не будет… А я в трехтысячные года хочу, и еще дальше — полный коммунизм посмотреть, как у И. Ефремова. Вы «Туманность Андромеды» читали?
— К сожалению, не успел. В моей науке сейчас столько фантастики, что на литературную уже и времени не остается.
— Вот видите, времени… Вашего, Ефим Францевич, а не того — в космосе или еще где. Для человека главное его время. И чтобы правильно им распорядиться. Одним словом — управлять. Вот я, к примеру, это могу…
— Да вы не волнуйтесь, Тимофей.
— А я и не волнуюсь… Вы мне не верите и зря. Хотите докажу? Вот вы новый журнал сейчас принесли. Я его и в руках не держал. Давайте какой хотите рассказ или повесть, за секунды прочитаю и все вам расскажу.
— Это вы так называемое быстрое чтение имеете в виду?
— Да нет… А хотя, — Тимофей задумался, — может, оно так и получается. Тогда, значит, не я один такой…
Он замолчал, и в этот день Ефим Францевич, как ни пытался, уже не смог разговорить его.
