Грохот от падения Гасконца на гулкие сухие доски палубы – погода стояла солнечная, теплая, почти неделю, – получился такой, что даже капитан проснулся. Когда он выскочил из своей каюты, Эсташ уже «дожимал» Шартье, который начал задыхаться и сучить ногами. Мальчик рассвирепел не менее своего противника и был безжалостен. Правда, намерения прикончить Берара у него не было. Он лишь хотел его хорошо проучить.
Обращаться с куском веревки обучил его все тот же Большой Готье. «Когда дерешься, забудь про рыцарские замашки, – поучал он Эсташа. – В бою выигрывает тот, кто хитрей и подлей. Да-да, именно так! На тебя замахнулись мечом, а ты в рожу своему противнику сыпани мелкого песочку. И все, он твой. А ежели хорошо приготовиться да запастись острым молотым перцем, то с ним можно положить добрый десяток вражин. Только делать все нужно очень осторожно, чтобы ветер дул от тебя».
Готье преподал ему уроки боевой борьбы, в том числе с помощью веревки, которая оказалась превосходным оружием в умелых руках. Он показал различные удары ногами и руками во время фехтования, которые сбивают с толку противника и лишают его инициативы. Наконец, научил использовать любые подручные предметы, вплоть до камня, чтобы «погасить», как он выражался, самого искусного солдата.
– Прекрати! – рявкнул капитан над ухом Эсташа.
А голос у него был, что иерихонская труба.
Эсташ невольно вздрогнул и ослабил натиск. Пьер Фарино поднял его за шиворот своей крепкой рукой и поставил на ноги; до этого подросток почти лежал на Бераре, все туже и туже закручивая узел на шее Гасконца.
– Воды! – приказал капитан, вглядываясь в посиневшее лицо матроса.
Шартье пришел в себя только после третьего ведра забортной воды. Тряхнув своей черной гривой, как пес после купания, он с трудом встал и мрачно уставился на капитана. Удавка на шее вернула ему способность здраво мыслить, и теперь он соображал, какую кару придумает для него арматор. А в том, что она обязательно последует, он совершенно не сомневался.
– Ты, ты и ты! – Капитан ткнул пальцем в сторону троих матросов. – Доложите, что здесь произошло!
Расспрашивать драчунов не имело смысла. У каждого из них была своя правда.
Внимательно выслушав обстоятельный рассказ матросов о том, кто был зачинщиком инцидента и как все происходило, он повертел в руках наваху, которую услужливо подал капитану второй шипбой (он тоже прибежал на шум), и угрюмо сказал, глядя на гасконца сузившимися глазами, не предвещающими ничего хорошего:
– Ты нарушил морской закон! И кому, как не тебе, его знать! Драться с мальчишкой! Позор!
– Прошу прощения, хозяин… – с трудом прохрипел Берар.
– Прощения?! А о чем ты думал раньше? Когда доставал нож и хотел убить шипбоя? Ты заслуживаешь килевания!
Гасконец вздрогнул и в его глазах появился собачий блеск; протаскивание под килем судна часто приводило к смерти. Оно считалось равноценным смертной казни. Осужденного поднимали на рей, опускали вниз головой в воду и протягивали при помощи веревки под килем на другую сторону корабля.
Килевание проводилось один, два или три раза, в зависимости от тяжести вины. Если преступивший морской закон не захлебывался, то существовала большая опасность, что он будет сильно изрезан раковинами, наросшими на днище корабля, и умрет от кровотечения.
– Но учитывая твои прежние заслуги, – продолжал капитан, – ты отделаешься наказанием более легким. Привязать его к мачте! И прибить левую руку к дереву его же навахой! Все, исполняйте! А ты, – он обернулся к Эсташу, который отрешенно стоял в сторонке, – следуй за мной! Твое наказание будет иным.
И он направился в свою каюту.
Глава 3. Матросский быт
С наказанием обошлось. Пьер Фарино в глубине души был поражен; как мог такой малец выстоять в схватке с Гасконцем, которого боялись почти все забияки в портовых тавернах Булонь-сюр-Мер?! Да и в других портах, где швартовался когг, о нем были наслышаны и не хотели с ним связываться даже по пьяной лавочке. Шартье сразу хватался за свою наваху и редко кому удавалось не получить ранение острым, как бритва, испанским клинком.
Правда, до смертоубийства никогда не доходило; все же Гасконец, даже изрядно захмелев, сохранял остатки благоразумия, и дело заканчивалось лишь порезами. Но поговаривали, что у него были схватки, которые заканчивались гибелью его противника. Но только не на людях. Темных углов в портах хватало. При всем том гасконская горячность Берара в нужный момент уступала пикардийской хитрости.