Глаза табиба сверкали, рука его с горящей сигаретой как бы описывала траекторию кометы, летала от звезды к звезде… А, может, он уже видел сидящих в этом холле пациентов, которым ночное небо над головой, сверкающие звезды, ощущение вечности нашепчут что-то успокаивающее, мудрое, помогут избавиться от страха, поверить, что здесь к ним придет исцеление?
Не знаю, что он еще там видел, но я им любовался, я гордился им.
– Ну, что же, мне пора, – спохватился табиб. – Пациенты ждут.
Как ни интересно было на стройке, но мне давно уже хотелось побывать на приеме. И, получив разрешение Мухитдина, я вскоре отправился туда, где шли занятия.
Глава 17. Запах трав
Когда я вошел, доктор уже сидел за столом. С ним был один из учеников – тот самый Махмуджон, сменивший престижную профессию хирурга на нелегкое ученичество, которого я сегодня видел уже в третий раз… Все ученики Центра несколько раз в неделю по три-четыре часа практиковались в пульсодиагностике под непосредственным руководством табиба, на его приемах. Сегодня был черед Махмуджона.
Происходило это так. Доктор прослушивал пульс пациента, попутно задавал вопросы, помогающие уточнить диагноз, первоисточники заболевания. Свои соображения – все то, что он проследил по пульсу и выяснил в разговоре – Мухитдин тут же сообщал ученику. Скажем: «Нарушена взаимосвязь печень – толстый кишечник – желудок. Сыпь по коже в области живота». Или: «Сильный ушиб в детстве в результате падения. Ущемление нервных корешков в поясничной области позвоночника. Нарушена иннервация печень – поджелудочная железа. Частые запоры».
Затем больной переходил к ученику, который снова прослушивал его пульс, сопоставляя то, что ему удавалось услышать, с диагнозом, поставленным табибом. То есть пытался и сам нарисовать себе ту же картину заболевания. А после этого, пока табиб составлял список трав, необходимых больному для лекарства, ученик делал заметки – своего рода конспект, по возможности детальный, чтобы дома, повторяя материал, как можно более точно воссоздать каждую историю болезни.
Я заметил, что Махмуджон работает спокойно, четко, вдумчиво. Он даже успевал, держа руку на запястье больного, одновременно делать записи. Сказывался врачебный опыт, присущие хирургу хладнокровие и сосредоточенность…
Учитель и ученик работали, а я сидел у окна, наблюдая за ними… Что-то необычное было в самой обстановке этого приема, не говоря уж об отсутствии различных диагностических приборов. Я не сразу понял, что именно. Но внезапно меня осенило: здесь не раздражала привычная суета, царящая в американских госпиталях, в докторских офисах. Мухитдин не бегал из кабинета в кабинет. Ему не заносили результаты только что проделанных анализов. Не слышно было телефонных звонков и вообще даже не было телефона. Жизнь бурлила за дверью рабочего кабинета доктора, в приемной у секретаря, в коридоре. А здесь было тихо. Здесь была максимально спокойная обстановка – для получения максимально точных результатов осмотра.
Я вдруг подумал, что этот кабинет скорее напоминает студию художника. Правда, художник пишет красками на холсте, а Мухитдин рисует картину в своем воображении. Но и его пальцы участвуют в создании этой картины – красочного, объемного, детального изображения и пульсирующей артерии, и всего организма пациента. Организма действующего, живого, меняющегося…
И тут я вспомнил удивительно яркие образы, созданные Ибн Синой для объяснения каждого цикла колебаний артерии. Вот стройная, грациозная газель взобралась на вершину скалистого утеса. Что-то она нервничает, подскакивает, бьет копытом о скалу. Может, потому что путь с утеса к зеленой долине прегражден опасным врагом – серым питоном? О, как она встревожена! Сначала замерла. И вдруг не выдержала, решила рискнуть – в высоком прыжке пытается перескочить стерегущую ее змею… Пульс «газели»… Не правда ли, какое яркое и в то же время точное описание такого пульса, который, как поясняет сам Ибн Сина, «бьётся неровно в одной части удара, когда (эта часть) медленная, потом прерывается и (затем) спешит»… Современные медики нашли для этого другое определение – «мерцательная аритмия». Но суть – одна и та же!
…А больные все шли и шли в кабинет. Разговоры с ними велись преимущественно на узбекском, который я, к стыду своему, понимаю плохо. Поэтому доктор время от времени давал мне краткие пояснения.
– Пастух. С лошади упал, а лошадь – на него. Сразу же парализовало ниже пояса. Сюда в первый раз принесли на носилках. Шесть месяцев прошло – и, видишь, уже ходит…