Уильям же, заметив, как она насупилась, решил, что ей не понравились его неумеренные похвалы Саре, и пожалел, зачем развязал язык.
— Мы с ней добрые друзья, понимаешь, и только. А гулять я с ней никогда не гулял, уж больно она докучает своими рассказами про разные книжки. А ты что больше любишь? Я, например, люблю что-нибудь поживее. Хорошая лошадка — вот это в моем вкусе.
Боясь, как бы он снова не стал расспрашивать ее про книги, она собралась с духом и сказала:
— А на станции мне сказывали, что тележка заберет мой сундучок.
— Сегодня вечером двуколка не поедет на станцию… А ведь тебе небось понадобятся твои вещички. Я спрошу кучера, может, он поедет с кабриолетом. Ах ты, черт побери, мы тут с тобой болтаем, а он небось с полчаса уж как уехал! Влетит мне от матери, что я тебя задержал, — она еще час назад все тебя поджидала… Шесть персон будут сегодня к обеду, а у нее ни единой души на подмогу. Придется тебе сказать, что поезд опоздал.
— Так надо поскорей идти! — вскричала Эстер. — Ты мне покажешь куда?
Как только беседа оборвалась, воркованье голубей стало слышнее. Кроны каменных дубов осеняли чугунную ограду парка. Вдали, среди деревьев, белели мраморные урны и статуи ангелов итальянской беседки. Эстер и Уильям свернули влево и зашагали по аллее, и Уильям объяснил девушке, что строения, отгороженные от парка кирпичной стеной, — это конюшни. Они проходили мимо многочисленных дверей, откуда доносились стук копыт и позвякивание уздечек. Аллея привела их к просторному двору, в глубине которого стоял дом, а позади него — новые пристройки из красного кирпича. Эстер увидела двускатные кровли и лепные украшения над балконами; за большими окнами кухни двигались слуги. Ворота за домом вели в парк, и здесь, как повсюду, каменные дубы сплетали над головами шатер. Кавалькада всадников подскакала к воротам, и Уильям бросился отворять. На лошадях были серые попоны и капоры; сквозь прорези на Эстер глянули черные круглые глаза. Всадники — невысокие, невзрачные с виду парни — привставали на стременах и стегали лошадей ясеневыми ветками, когда те закидывали головы и закусывали удила. Уильям, возвратившись, сказал:
— Погляди, вот этот третий — это он, это Серебряное Копыто.
Нетерпеливый стук в кухонное окно положил конец его восторгам, и, обернувшись к Эстер, он торопливо проговорил:
— Не забудь сказать, что поезд опоздал. Смотри не проболтайся, что я задержал тебя, не то достанется мне на орехи. Вот сюда.
Они вступили в широкий коридор, застеленный кокосовой циновкой, сделали несколько шагов, и первая же дверь привела их на кухню; красивое просторное помещение, в котором очутилась Эстер, никак не вязалось в ее представлении со словом «кухня», она еще никогда не видывала таких кухонь да и не слыхала про такие. Плита была почти во всю стену, и на ней булькала по меньшей мере дюжина кастрюлек; на посудной полке под самый потолок разместилось неисчислимое количество тарелок и блюд. Разве она сумеет держать все это в таком образцовом порядке, подумалось Эстер, и при виде слуг в красивых белых колпаках, хлопотавших вокруг белого стола, она еще острее почувствовала свое ничтожество.
— Я привел вам новую судомойку, маменька.
— Вон что! В самом деле? — сказала миссис Лэтч, оторвавшись на мгновение от подноса с тарталетками, которые она только что, вынув из духовки, наполняла вареньем. Эстер сразу бросилось в глаза большое сходство между миссис Лэтч и Уильямом. Только волосы у матери были уже с проседью, но, как и у сына, прежде всего обращал на себя внимание крупный нос.
— Ты, конечно, скажешь сейчас, что поезд опоздал?
— Да, маменька, поезд опоздал на четверть часа, — сразу ввязался в их разговор Уильям.
— А я тебя не спрашиваю, и ты помалкивай, лентяй, бездельник, бродяга несчастный! Небось сам и задержал девчонку. Шесть персон приглашены к обеду, а я целый день мыкаюсь тут без судомойки. Не приди Маргарет Гейл подсобить, просто не знаю, что бы я делала, и все равно с обедом нипочем не поспеть вовремя.
Две горничные в пестрых ситцевых платьях стояли и слушали. Эстер нахмурилась. Когда миссис Лэтч велела ей снять жакетку и приниматься за дело — побыстрей почистить овощи, поглядим, мол, на что ты годишься, — Эстер ответила не сразу. Помолчав, она проговорила негромко, глядя в сторону:
— Мне бы переодеться надо, а мой сундучок еще не привезли со станции.
— Подоткнешь платье, а Маргарет Гейл одолжит тебе пока что свой фартук.
Эстер была в нерешительности.
— Эта тряпка, что на тебе надета, хуже, думается мне, уже не станет. Ну, давай, принимайся!