— Ох, Маргарет, неужто они все такие дурные? Мне здесь долго не продержаться, так что не все ли равно, что они обо мне подумают.
Спустившись вниз, они стали отворять окна и двери, чтобы проветрить помещение, после чего Маргарет повела Эстер по комнатам, показала ей, где что лежит, и объяснила, на сколько человек нужно накрыть на стол. Ломтики бекона уже жарились на плите, когда в коридоре раздались громкие голоса, и в комнату ввалилась ватага молодых парней и несколько мужчин постарше. Все они наперебой кричали, чтобы она поторапливалась, — времени у них в обрез!
Эстер понятия не имела, кто они такие, но старалась услужить им, как могла. Наскоро позавтракав, они все ринулись к конюшням. А тут и сам сквайр и его сын Артур вышли во двор. «Старик» — так его здесь все называли — был мужчина среднего роста, в бриджах и гетрах, придававших его толстым ногам совсем уж непомерную толщину. Сын же был узкогрудый, низкорослый, неправдоподобно худой, лицо продолговатое, с острыми чертами. Он тоже был в бриджах и в сапогах с длинными шпорами. Светло-желтые волосы усиливали несколько комическое впечатление, которое производила его внешность, однако стоило ему вскочить в седло, и он разительно менялся. У него была очень красивая гнедая лошадка, слишком тощая, как подумалось Эстер. Некрасивые худые мальчишки тоже оседлали таких же худых, как они сами, лошадей. Сквайр сел на небольшую коренастую серую лошадку. Однако при этом он пристально наблюдал за гнедой и — с не меньшим интересом — за караковой, которая, все время капризно мотала головой, норовя вырвать поводья из рук самого маленького рыжеволосого и веснушчатого паренька.
— Караковый жеребец — это Серебряное Копыто, на нем ездит Демон, а гнедой — это Осенний Лист, на нем — Рыжий, он взял первый приз и на Городских скачках и на Пригородных. Да, вот уж когда мы повеселились! Ведь все ставили, кто сколько мог. Выдача была двадцать к одному, и я выиграла двенадцать шиллингов шесть пенсов. Гровер выиграла тридцать шиллингов. Говорят, Джон — это наш дворецкий — выиграл целое состояние, но он такой скрытный, у него никогда ничего толком не узнаешь… А повариха не ставила ничего; она считает, что игра на скачках — погибель для слуг. Муж-то у нее, говорят, из-за этих самых скачек и попал в беду. Он был управляющим имением у нас здесь при старом хозяине.
И Маргарет принялась рассказывать все, что ей было по этому поводу известно. Покойный мистер Лэтч был управляющим и пользовался полным доверием хозяина, который никогда не спрашивал с него отчета, хотя через руки Лэтча проходили немалые деньги. И вот, вопреки всяким ожиданиям, Отмеченный не выиграл кубка на скачках в Честере, и имение сквайра было взято в опеку. Тут начали рыться в делах и бумагах и обнаружили, что в отчетах мистера Лэтча не всегда сходятся концы с концами. Когда Отмеченный проиграл скачку, это ударило мистера Лэтча по карману так же основательно, как и его хозяина, и, чтобы отдать деньги, взятые в долг под честное слово, мистер Лэтч воспользовался имевшимися в его распоряжении хозяйскими деньгами, надеясь через несколько месяцев вернуть их. Неудача, постигшая хозяина, помешала ему осуществить это намерение. Мистеру Лэтчу угрожало судебное преследование, но делу не был дан ход благодаря вмешательству миссис Лэтч, которая принесла в покрытие долга все свои сбережения и предложила удерживать с нее жалованье на протяжении нескольких лет, пока не будет выплачено все до последнего пенни. Вскоре после этого старик Лэтч скончался, а сквайру снова повезло на скачках, и вся история отошла в область предания, а теперь стала просто легендой семейства Лэтч, но только не для миссис Лэтч, для нее это — незаживающая рана, и, чтобы спасти сына от опасных влияний, которые, как она считает, были причиной гибели его отца, миссис Лэтч отклоняет все предложения мистера Барфилда сделать что-нибудь для Уильяма. Вопреки ее воле он был обучен верховой езде: рассчитывали, что он станет жокеем, но, к великой радости матери, его высокий рост закрыл для него дорогу к скачкам. Миссис Лэтч пристроила сына на работу в Брайтон — рассыльным в контору. Однако по своему росту и телосложению этот парень, казалось, был рожден для ливреи, и мистер Барфилд так и сказал миссис Лэтч, ранив ее этим в самое сердце. «Почему не могут они оставить моего сына в покое!» — восклицала миссис Лэтч. Ей казалось, что как только на ее сына нацепят это ненавистное одеяние — все эти галуны, пуговицы и прочее, так он тут же будет для нее потерян. Да и не могла она забыть о том, какое положение занимала их семья когда-то.