Ты говоришь, что наши чувства обманчивы, что нашъ умъ подверженъ заблужденіямъ, что идеи наши даже о самыхъ обычныхъ предметахъ — о протяженіи, длительности, движеніи, — полны нелѣпостей и противорѣчій. Ты бросаешь мнѣ вызовъ, предлагая разрѣшить тѣ трудности и примирить тѣ противорѣчія, которыя ты находишь въ этихъ идеяхъ. Я не способенъ выполнить такую огромную задачу, у меня нѣтъ для нея времени и я нахожу ее излишней. Твой собственный образъ дѣйствій на каждомъ шагу опровергаетъ твои принципы и показываетъ, что ты твердо полагаешься на всѣ общепринятыя правила науки, этики, здраваго разсудка и поведенія.
Конечно, я никогда не примкну къ жестокому мнѣнію одного знаменитаго писателя {L'art de penser.}, говорящаго, что скептики — это не секта философовъ, а лишь секта лжецовъ; надѣюсь, однако, — я могу утверждать, никого не обижая, что они — секта шутниковъ или насмѣшниковъ. Впрочемъ, что касается меня, если мнѣ захочется повеселиться и поразвлечься, то я несомнѣнно найду себѣ развлеченіе менѣе затруднительнаго и туманнаго характера. Чтеніе какой-нибудь комедіи, повѣсти, или, въ крайнемъ случаѣ, историческаго сочиненія, кажется мнѣ гораздо болѣе естественнымъ отдыхомъ, чѣмъ подобныя метафизическія тонкости и отвлеченности.
Напрасно старался-бы скептикъ проводить различіе между наукой и обыденной жизнью, или-же между одной наукой и другой. Если аргументы, употребляемые какъ въ наукахъ, такъ и въ жизни, — правильны, они однородны и обладаютъ одинаковой силой, одинаковой очевидностью. Если-же между ними и есть какое-нибудь различіе, то преимущество лежитъ всецѣло на сторонѣ богословія и естественной религіи. Многіе принципы механики обосновываются очень туманными разсужденіями, однако ни одинъ человѣкъ, претендующій на знакомство съ наукой, даже ни одинъ скептикъ-теоретикъ не заявляетъ о малѣйшемъ сомнѣніи въ нихъ. Система Коперника заключаетъ въ себѣ самый изумительный парадоксъ, наиболѣе противорѣчащій нашимъ естественнымъ представленіямъ, самой видимости, даже нашимъ внѣшнимъ чувствамъ, — однако даже монахи и инквизиторы принуждены теперь отказаться отъ возраженій противъ нея. Неужели-же Филонъ, человѣкъ столь либеральнаго ума, обладающій такими обширными знаніями, будетъ питать какія-то общія, неоформленныя сомнѣнія но отношенію къ религіозной гипотезѣ, которая обосновывается самыми простыми и очевидными аргументами, и легко находитъ дорогу и доступъ въ душу каждаго человѣка, если только не встрѣчаетъ на своемъ пути искусственныхъ препятствій?
Тутъ, продолжалъ Клеанѳъ, обращаясь къ Демеѣ, тутъ мы можемъ отмѣтить одинъ очень любопытный фактъ изъ исторіи наукъ. Послѣ единенія философіи съ народной религіей, происшедшаго при первоначальномъ утвержденіи христіанства, среди учителей этой религіи особенно были въ ходу декламаціи, направленныя противъ разума, противъ внѣшнихъ чувствъ, противъ каждаго принципа, добытаго исключительно при помощи людскихъ изслѣдованій и изысканій. Всѣ общій мѣста древнихъ академиковъ были приняты отцами церкви, а затѣмъ пропагандировались втеченіе ряда вѣковъ въ каждой христіанской школѣ, съ каждой христіанской каѳедры. Реформаторы присвоили себѣ тѣ-же принципы разсужденія, или вѣрнѣе декламаціи, — и всякое ихъ восхваленіе превосходства вѣры неизмѣнно было приправлено нѣсколькими рѣзкими сатирическими выходками противъ естественнаго разума. Даже одинъ знаменитый прелатъ {Mons. Huet.}, римско-католическаго исповѣданія, человѣкъ обширнѣйшей эрудиціи, написавшій "Доказательство христіанства", также сочинилъ трактатъ, содержащій въ себѣ всѣ хитросплетенія самаго смѣлаго и рѣшительнаго пирронизма. Повидимому, Локкъ былъ первымъ христіаниномъ, рѣшившимся открыто утверждать, что вѣра — ничто иное какъ видъ разума, что религія — лишь вѣтвь философіи, и что для открытія всѣхъ принциповъ богословія — какъ богословія естественнаго, такъ и богословія откровенія, — всегда служила нѣкоторая цѣпь аргументовъ, подобная той, при помощи которой устанавливалась любая истина въ этикѣ, политикѣ или физикѣ. Дурное употребленіе, которое Бэйль и другіе вольнодумцы сдѣлали изъ философскаго скептицизма отцовъ церкви и первыхъ реформаторовъ, еще больше содѣйствовало распространенію разумнаго взгляда Локка, и теперь до нѣкоторой степени общепризнано всѣми, претендующими на знакомство съ [искусствомъ) разсужденія и философіей, что атеистъ и скептикъ — это почти синонимы. А такъ какъ несомнѣнно, что ни одинъ человѣкъ не можетъ серьезно придерживаться послѣдняго принципа [г. е. скептицизма], то я сильно надѣюсь, что немного и такихъ, которые серьезно исповѣдуютъ первый [атеизмъ].