Дома у него Знаменский нашел странный набор, достойный Остапа Бендера: папки с копиями различных юридических документов (постановления о прекращении дел, обвинительные заключения и т. д.). Человек явно занимался составлением досье на крупных дельцов -- уже осужденных и гуляющих на свободе. Не забыты были в архиве и Дринк с Финком.
Содержимое этих папок Фрайер тщательно сверил с протоколом обыска. И утащил, оставив по себе некое облачко тухлятины. Чем-то оно приводило на память инцидент с "аферистом" Капустиным. Впрочем, задело Знаменского слабее, и он долго о Фрайере не думал.
Только года три спустя разразился гром. Похватали в полном составе следственный отдел Московской областЁной прокуратуры. Потом обнаружились и ответвления.
Главная банда, базировавшаяся в прелестном старинЁном особняке на Тверском бульваре, орудовала бесцереЁмонно. Наемные сыщики изыскивали компрометируюЁщие материалы на денежных тузов. На основании их в облпрокуратуре создавали пухлые тома якобы ведущихся уголовных дел. Подшивались показания ложных свидетеЁлей, многостраничные "заключения" бухгалтерских или строительных экспертов и прочая липа, которая местами соответствовала правде (сыщики не напрасно кушали хлеб с маслицем). Тут в "делах" были закладочки, дабы знать, что оглашать.
Намеченную жертву официально призывали на расЁправу. Жестко, напористо допрашивали, требуя признаЁния. А затем неожиданно предлагали: нам -огромный куш, тебе -- шагай на все четыре стороны. Не веришь? Айда со мной, поверишь.
И следователь (обязательно в форме) вел "обвиняеЁмого" в покои с табличкой "Начальник следственного отдела". Покои были роскошные, с камином, где на этот случай невзирая на погоду пылал огонь. За необъятным резным столом восседал внушительный дядя (тоже в форме).
-- Петр Петрович, -- почтительно рапортовал следоЁватель, -сопротивляется дуралей.
-- Что ж ты, братец, -- укоризненно басил дядя. -- Сколько тебе сказано? Сто двадцать кусков? Вот и неси. Принесешь -- можешь свое дело хоть у меня в камине сжечь.
-- Да я... да вы... да больно дорого...
-- Доложи дело, -- командовал начальник.
Следователь, прыгая по правдивым местам, демонстЁрировал, что "нам все известно", после чего разыгрывалЁся "добивающий номер". Начальник распоряжался по селектору: "Всех ко мне!" Кабинет заполняли упитанные молодые люди (в форме же). Именно контраст сугубой официальности обстановки и одежды с наглостью ночЁных налетчиков был наиболее впечатляющим средством.
-- Вот, -- начальник делал широкий жест, -- все мои следователи. Честно при них обещаю: платишь -- катись. Ребята, скажите ему, разве мы кого обманывали?
-- Никогда!! Никого!! -- дружно, как на плацу.
У дуралея волосы дыбом. Уже не мекает "да я... да вы". Лишь бы ноги унести, а шерсти клок пропади пропадом! Сделка заключалась, и откупившийся сжигал том I, том II, том III.
Компания в старинном особнячке сложилась не слуЁчайно, то была установка свыше -- набирать из очень обеспеченных семей. Именовали их -"дети высоток". Подразумевалось, что они не будут хапать, поскольку не нуждаются. Но родительские дотации к их, в общем-то мизерным, зарплатам оказались слабым барьером против постоянных соблазнов. Ведь деньги сулят следователю беспрерывно, если не открытым текстом, то упорными намеками. А чиновничьи отпрыски выросли с представЁлением, что словчить не грех. Готовность на подкуп в умелых руках начальника превратилась в коллективную оголтелость. К их делу была приобщена красноречивая фотография: вся кодла на фоне "Волги", оклеенной стоЁрублевками.
Каким образом обладателем кабинета с камином стал отъявленный мафиози? Жена его с давних пор заЁведовала крупнейшей овощной базой -- возможно, это проливает свет.
Так или иначе, банда сложилась и увлекла на ту же стезю группу из городской прокуратуры, где фигурироваЁли уже не "сынки", в том числе и некоторые гремевшие асы криминалистики. Например, вместе с "областникаЁми" влип легендарный следователь, о ком рассказывали студентам, писали в книжках по соцзаконности.
Взявши себе занюханное дело о самоубийстве немоЁлодой одинокой женщины, он проделал чудеса. Нашел всю ее мебель и привез в комнату, где давно поселились другие жильцы. С помощью знакомых погибшей размесЁтил мебель так, как размещалась она в день смерти. Нашел у портнихи записи, позволившие точно опредеЁлить рост покойной, длину ног ее и рук (тело было кремировано).
И тогда, сведя все воедино, доказал: кто первым вошел в дверь и якобы увидел самоубийцу, лжет! ПовеЁситься, влезши на табуретку, поставленную на стол, женщина при ее росте не могла -- не дотянулась бы до крюка. Самоубийство оказалось инсценировкой, а свидеЁтель -- корыстным лиходеем, повесившим свою соседку.
Следователь был фанатик, виртуоз. И он же брал взятЁки с хозяйственников. Такая вот случалась диалектика...
Немудрено, что у Знаменского отняли Рябинкина. Его любовно составленное досье обернулось золотым дном для "дел", жарко сгоравших в камине.
Прокурор города, по отзывам, порядочный человек, вероятно, заметил бы нечто подозрительное за ширмой следствия, да он на много месяцев был отвлечен другим. В уборной прокуратуры ежедневно появлялись на стенах нелестные для него, непечатные, но остроумные афоризЁмы. На Пятницкой в голос хохотали. Посадить в уборную вахтера или установить милицейский пост прокурор не посмел. Выручила бы телекамера, но подобной техники еще не водилось.
Говорят, пытался он посоветоваться с опытным друЁгом -- одним из светлейших умов тогдашнего следствия. Однако тот, обремененный возрастом и немыслимым числом прошедших через него запутанных дел, целиком отдался поискам истины столетней давности. Богатый московский барин -- драматург Сухово-Кобылин -- был некогда взят под стражу по обвинению в убийстве франЁцуженки Диманш. Справедливо ли обвинение?! ОтстаньЁте, мне не до сортирных текстов!
На совещаниях прокурор города мучительно всматриЁвался в приближенных. Кто? В конце концов он тайно провел графологическую экспертизу. Эксперт сличил поЁчерки всех руководящих работников прокуратуры с надпиЁсями. Вслух ничего не объявили, но непосредственный подчиненный перевелся в другое ведомство. Вновь окраЁшенные стены туалета пребывали отныне незапятнанными.
Но примерно тогда же очередной шантажируемый у камина взял да и отправился в ЦК. И грянул процесс в Верховном суде.
Знаменский получил правительственную телеграмму: вызывали свидетелем. Он повествовал об обстоятельствах умыкания Рябинкина и глядел на скамью за барьером, где было столько знакомых лиц. Перед иными он -- в профессиональном смысле -- чувствовал себя щенком.
Чтобы оклематься от бурных противоречивых ощущеЁний, уехал он тогда на два дня в деревню на рыбалку. Была у него такая заветная полувымершая деревенька и заветная неродная старуха, которая всегда ему радовалась и затевала топить баню.
Шелестя накладными, они со Смолокуровым гонялись за партией "картошек", видимо, уплывших настолько "наЁлево", что никакого следа в документах не осталось.
-- Где-нибудь с лотка толкнули, -- бормотал операЁтивник, хмуря кустистые брови, вкупе с тяжелым лицом и монументальным телом делавшие его до смешного похожим на первого человека в государстве. -- Где-ниЁбудь на вокзальной площади, мигом. Зараза! -- это он честил Кудряшова.
До полудня небо серело и грозило дождем, но теЁперь солнышко проморгалось, светит. На природе все хорошо, там все как-то гармонично. А в городе ЗнаменЁский дождя не любил: с зонтом чувствуешь себя старичЁком, тогда уже просятся впридачу галоши. Между проЁчим, разумная была обувка, и как потешно красива новая галошина -- сверху черное сверкание, изнутри алая свежесть. Но изгнали их из обихода. Если же не зонтик, то плащ. А плащи как один промокают. Пустили словечко "пыльник", ни к чему не обязывает. Раньше, вероятно, не промокали. Когда-то назывались по имени изобретателя: "макинтош". Надо думать, спасали от воды, иначе в чем изобретение?..