Боль с новой силой прокатилась по телу от макушки до крестца. Я пыталась прийти в себя после такой встряски, ослабевшими руками держалась за голову, ожидая, когда боль утихнет хоть немного. Конечно, мне не дали даже минуты. Заксен быстрым движением обвязал веревкой мое запястье, продел ее через прутья решетки над моей головой и зафиксировал вторую руку. Я оказалась в ужасном положении: голова слегка свешивалась с доски, щека упиралась в цепь, держащую кровать, на левую руку больно давил острый угол ледяного кирпича. Я извивалась на месте, стараясь найти более удобное положение, но все тщетно: я была привязана к решетке около кровати и лежала, изогнувшись под очень неудачным углом. Спина и плечи сразу неистово заныли от такой неудобной позы.
— Сегодня я невероятно щедр, можешь не благодарить, — он швырнул в меня серый комок, и я испуганно пискнула, когда на лицо упало что-то холодное и мокрое.
«Это… тряпка?». По моей щеке медленно стекали холодные капли, огибая шею и ныряя за воротник. Тряпка закрывала рот и нос, я не дышала на случай, если она обработана каким-нибудь ядом. «Это не очень хорошая идея, но я не могу удержаться… Выплюну, если что…». Я легонько тронула ее языком, проверяя жидкость на вкус. На мое удивление… «Вода?».
— О, ты наконец поняла, — Заксен наблюдал за мной и быстро подмечал любые изменения на моем лице. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты совсем не умеешь скрываться? Тебя можно читать как книгу.
Он подошел к кровати, достал откуда-то взявшийся кувшин и без единого колебания вывернул содержимое мне на лицо. Вода тяжелой струей врезалась в ноздри и защипала стенки, будто прожигая нежные нервы на своем пути. Она через нос полилась в глотку и горло, вызвав острый приступ кашля. Я резко дернулась, пытаясь подняться, но прикованные руки больно сжала веревка, а кожу мелко оцарапали острые края кирпича. Я отвернулась, сбросила с себя тряпку и откашлялась, стараясь избавиться от неудачно попавшей в дыхательные пути капли.
Когда я успокоилась, на лицо снова легла отброшенная ранее тряпка, а твердая мужская рука мертвой хваткой схватила меня за голову и зафиксировала ее на месте.
— Не дергайся и играй по моим правилам, — Заксен положил другую руку на поврежденное ребро и слегка надавил, предупреждая, — если не хочешь остаться здесь еще на две вечности.
Я на секунду замерла. «Мне показалось или его слова значат, что я смогу уйти, когда все закончится? Этого не может быть. Нет-нет, я наверняка не так поняла его слова». Он не дал возможности обдумать сказанное: еще сильнее сжал мою голову и вылил новую порцию воды. В этот раз я старалась дышать ртом, но это не помогало. Вода беспрерывно лилась мне в рот и нос, вызывая все новые и новые приступы кашля, но в этот раз не давая ни единой передышки. Я уже не могу вдохнуть без того, чтобы не задергаться в новом приступе. Вода льется и льется, застилая глаза и уши, заполняя рот до отказа, выливаясь через него на горло и грудь. Еще немного и меня вырвет. Он не дает мне вдохнуть! Легкие жжет от нехватки кислорода, грудь больно сжимается в судорогах. Не могу! Не могу! Не могу! Не могу дышать! Я дергалась на месте, пытаясь скинуть с себя эту муку, с каждым движением все больше царапая заточенные в плену руки.
— Ты как дичь в капкане охотника, — послышался голос Бранденбурга. — Уже знаешь, что все кончено, но все куда-то мечешься, стараясь выбраться, — он наклонился ко мне и понизил голос. –Только острие капкана впивается в мясо все глубже и глубже, еще немного и дойдет до кости. Но ты не спасешься, даже если отгрызешь конечность. Ты обречена, — сказал он и залил мое лицо водой.
Я несколько раз теряла сознание и каждый раз надеялась, что это конец. Но его беспощадный, жестокий, веселящийся голос каждый раз выдергивал меня из сна. Каждый раз его твердые руки держали меня, пока тело конвульсивно дергалось от непрекращающейся пытки. Каждый раз его холодные глаза пронзали острыми льдинками, смотря на меня как на грязное больное побитое животное, прибившееся к ногам короля в тронном зале. Он топил меня снова и снова, каждый раз почти убивая и вскоре возвращая к жестокой реальности, чтобы снова убить.
Я уже почти была готова умереть, когда в последний раз очнулась, услышав его голос. Он потянулся к моим кистям и одним коротким движением перерезал веревку. Заксен нагнулся надо мной и приблизился настолько, что я могла почувствовать тонкий запах мерзлого ветра и горечь табака, исходившие от его плаща. В носу все жгло от продолжительной пытки водой. Казалось, я никогда уже не смогла бы чувствовать ничего, кроме боли, но этот запах… Я спешно отвернулась, чтобы меня не вывернуло наизнанку. Пережив все это, было бы глупо захлебнуться в собственной рвоте. Заксен странно хмыкнул и выпрямился.
Когда меня подотпустило, я снова повернулась к нему, смотря прямо в глаза, мысленно задаваясь вопросом, что он сделает на этот раз. После стольких встреч со смертью, уже ничто не сможет напугать меня. Из того, что он сделает, уже ничего мне не страшно. Так я думала, но ошиблась. Заксен смотрел на меня сверху-вниз и не двигался, не издавал ни единого звука. Он стоял и смотрел, а я не могла пошевелиться, полностью выжатая его продолжительными истязаниями. По непонятной причине, это напугало меня так, как ничто другое из его коллекции многочисленных пыток.
— Выбираешь из всех способов убить меня самый изощренный? — хрипло спросила я, чтобы отвлечь его, и не выдать мелкую дрожь и затаившийся в сердце страх.
— В этом нет нужды, у меня давно все подготовлено, — сказал он и открепил маленькую темную бутылочку от пояса.
«Значит, последним, что я увижу, действительно будет его ухмыляющаяся рожа?». Заксен нагнулся над кроватью и грубо зажал мне нос. Я инстинктивно приоткрыла рот, чтобы вдохнуть, и тут же почувствовала, как в губы уперлись острые края бутылки, а рот заполнила горько-соленая жидкость. Я хотела отвернуться и отбиться от него, но у меня не было никакой возможности: голова мертвой хваткой зажата моим палачом, а мои собственные руки не слушались, и вместо отпора я смогла только слабо обхватить ими кисти Заксена. Я хотела выплюнуть то, что он влил, но Заксен не ждал моих первых попыток и сразу зажал рот, не давая и шанса избежать его мучений.
— Глотай, идиотка, — прорычал он и в наказание больно сжал связки челюсти.
Я проглотила жидкость, понимая, что не смогу победить его. Заксен тут же отпустил меня, встал и отряхнулся.
— Решил отравить меня? — зло спросила я, вытирая мокрый рот тыльной стороной руки.
— Еще слишком рано для этого, — хищно ответил Бранденбург. — Это всего лишь регидратационный раствор. Лекарство от обезвоживания.
Я застыла, пораженная его словами. Заксен молча покинул мою камеру и направился к выходу. Судорожный смех вырвался из моей груди, все больше нарастая с каждым его шагом.
— Убить и оживить пару сотен раз, сводя с ума… Пха-ха-ха-хааа… Так вот, каковы твои методы, сэр Заксен Бранденбург!
Ответом мне был звук захлопнувшейся в дали коридора двери.
После того дня снова мне начали давать воду и нормальную пищу. Было ощущение, будто я прошла испытание и точно заслужила это как награду за проявление стойкости. Наверное, Заксен снова дал распоряжение, чтобы случайно не заморить меня голодом и обезвоживанием. Да, он действительно хочет замучить, сломать и убить, наслаждаясь моим безумием. Но я не поддамся ему. Он совершил ошибку, однажды выдав мне свои намерения. Гораздо проще держать разум холодным и думать наперед, когда ты знаешь о планах врага. Я убедилась в этом в тот день, когда он топил меня раз за разом, убивал и снова пробуждал, ожидая увидеть в моих глазах лишь пустоту. Теперь я ни за что не собираюсь сдаваться. И даже если мне однажды суждено погибнуть от его руки, он не получит мою жизнь без боя, я буду бороться за нее до последнего. Теперь это мой вызов Бранденбургу и его методам.
Интересно, правильно ли я тогда поняла его слова? Он правда собирается отпустить меня? Но зачем? Мне по большей части ясны его цель и методы, но некоторых вещей я не могу понять. Это одна из них. Нет, наверное, я просто зря зацепилась за эти его слова «если не хочешь остаться здесь»… «если не хочешь остаться»… Я все прокручивала эти слова, смакуя их, стараясь рассмотреть с разных сторон и понять, почему же они так сильно вселяли в меня надежду. Нет-нет, здесь нельзя надеяться. Надежда может свести с ума, а мне ни за что нельзя сходить с ума.