— Какого черта ты здесь устроил, Вудс?!
Руки Рут были до посинения связаны бечевой и примотаны к верхней балке дверцы, вынуждая девочку вытягиваться на носочки, чтобы хоть ими касаться земли. Вудс задрал ее правую ногу и примотал за лодыжку к горизонтальным прутьям решетки, не давая девушке шанса скрыться и, тем более, сопротивляться. Ее одежда рваными клочьями валялась в ногах мужчины, спустившего штаны до колен. Девушка полувисела-полустояла вся нагая и беспомощная, а перед ней возвышался обозленный мужчина, почувствовавший сладкий вкус власти и безнаказанности. До поры. Сейчас Оливер Вудс смотрел на своего командира ошарашенным, полным безумного страха взглядом, стараясь быстро натянуть спущенные штаны и лепеча что-то нечленораздельное.
— Освободи ее. У тебя две секунды.
Вудс засуетился и как мог быстро перерезал веревки, сковывающие девушку. Когда путы были сняты, она пошатнулась и на ослабевших ногах побрела в конец комнаты, не оглядываясь на мужчин.
— Что ты сделал с ней? — низко прорычал Бранденбург, оголяя клинок.
— Я-я-я всего лишь… хотел проучить ее! Только и всего! — Вудс стоял перед командиром, сжавшись под весом его взгляда.
— И ты решил, что имеешь право развлекаться тут с заключенными, пока меня нет рядом?! Так ты думал, бестолковая шавка?
Гончая лепетал оправдания и мысленно молился, чтобы командир пощадил его. Заксен быстрым взглядом окинул комнату и глянул на мелко подрагивающую в углу девушку.
— Что, Вудс, клыки отрастил? Решил, что можешь воротить у меня под носом все, что вздумается? Это же такая грандиозная победа — трахнуть любимую игрушку начальника, да, Вудс?
— Нет… нет-нет. Да я даже не успел! Честно! Эта чокнутая ерзала как ненормальная, когда я почти… Точнее… Блять! — он понял, что облажался по полной, трясущимися руками достал из ножен меч и направил его на командира. — П—пожалуйста… я не хотел оскорблять вас…
— Безмозглый утырок, — презрительно прыснул командир.
Он сделал выпад в сторону подчиненного, но тот сумел увернуться, расставил ноги и встал в стойку. Впрочем, совершенно никчемную. Меч в его руках заметно дрожал, положение ног и чрезмерный наклон вперед давали телу невыгодное неустойчивое положение. Казалось, он принял боевую стойку чисто для вида, сам не уверенный в том, что готов к схватке с командиром.
Нет, он совсем не готов. С ним все кончено. Заксен замахнулся и широким мощным замахом выбил оружие из ослабевших рук подчиненного, быстрым коротким движением рассек ему горло, чуть не задев шейные позвонки.
Вудс обеими руками схватился за рану, сквозь его пальцы под шумное хлюпанье с бешеной скоростью сочились широкие ручейки крови. Он пытался кричать, но вместо слов из горла выливалось густое бульканье, он смотрел на командира застывшими в ужасе глазами, заваливаясь на напитывающийся багрянцем черный камень.
— В следующей жизни подумай дважды, прежде чем скалиться на своего хозяина, — сухо проговорил командир.
Вудс умер слишком быстро, Заксен успел пожалеть, что не позволил своей ярости напиться страхом этого мальчишки, что не заставил его биться в предсмертной агонии в наказание за свое нахальство, но сразу отбросил эти мысли — сейчас совсем не до этого. Командир подошел к замеревшей в углу Рут и присел напротив нее. Она уперла голову в колени и молчала.
Заксен вздохнул, проверил, осталось ли от одежды хоть что-то приемлемое к носке, но убедился в наивности своих ожиданий, снял с себя плащ и укрыл девушку. Этого было недостаточно, она сидела слишком неудобно, чтобы было возможно скрыть все.
— Тебе лучше встать, а не сидеть здесь вот так. Я ведь тоже все вижу.
Рут дернулась и задвигалась на месте, укутавшись в плащ со всех сторон, но так и не встав. Она не поднимала голову и не начинала говорить.
— Так и будешь сидеть здесь всю ночь? — раздраженно протянул Заксен, подняв лицо девушки. — Соберись ты…
Едва касаясь ее кожи, командир чувствовал крупную дрожь, пробивающую все тело Рут, выражение на ее лице было совершенно потерянным, заплаканные глаза широко раскрыты и с ужасом смотрели на мужчину перед собой. Казалось, она была готова разразиться слезами, едва хотела что-то сказать, но только стиснула зубы и мрачно нахмурилась, сдержав рвущуюся наружу слабость.
— Тц… Ладно, идем со мной, — приказал командир.
Рут растерянно кивнула и очень медленно поднялась на еле держащих ее ногах. Она прошла два шага и чуть не налетела на Заксена, но вовремя собрала остаток сил и удержалась на месте. С усилием переступив труп Гончей она двинулась вслед за Бранденбургом, с интересом наблюдавшим за ней. Девушка еле плелась вдоль стен, делая над собой явное усилие, чтобы не упасть.
— Боги, мы так до рассвета не дойдем, — проворчал Закс. — Лезь на спину и держись крепко.
— Что? — рассеянно переспросила Рут.
— У меня нет желания торчать тут до утра. Как, впрочем, и таскать тебя на руках как принцессу. Лезь.
Он встал спиной к девушке и немного присел, чтобы она могла обвить его шею руками. Заксен подобрал Рут за ноги, закрыв их краями плаща, слегка подбросил, ухватываясь поудобнее и пошел к двери. Командир не хотел брать девчонку на руки, зная, что нести ее вверх по лестнице будет слишком неудобно, а также опасаясь потревожить заживающие раны. Однако сейчас понял, что его осторожность хоть и была оправдана, но все же излишня: девушка сильно исхудала в убежище, он совершенно не ощущал ее веса на своей спине, и только едва раскатившееся по спине тепло давало понять, что он действительно все еще несет ее на себе.
Они снова оказались в кабинете командира. Он на мгновение почувствовал себя пауком, раз за разом возвращающим беспечную мошку в свой капкан, но быстро откинул этот глупый образ. Заксен опустил девушку на диван, налил стакан воды и протянул ей.
— Ты останешься здесь. Можешь прилечь, если хочешь. Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы в таком состоянии и… виде пытаться сбежать из штаба.
— Я буду здесь, — тихо сказала Рут и отпила из стакана.
Заксен снова спустился к складу за одеждой. Он ходил не больше пяти минут и, когда вернулся, увидел девушку на том же месте, где оставил ее. Молча кинул ей одежду и встал рядом.
— Если ты снова хочешь знать, как так вышло… — подала голос Рут.
— А ты хочешь рассказать? — спросил Заксен, закуривая сигарету. — Молчишь. Я так и думал. Сегодня ты не вернешься в камеру. Иди умойся, не хочу видеть на свой кровати немытую замухрышку.
— Сегодня ты особенно обаятелен…
— И заботлив.
— Да… Вроде того, — уставшим голосом подтвердила она. — Но… твоя кровать? Не слишком ли…
— Иди, — перебил ее командир.
Рут замолчала и неуверенным шагом двинулась в сторону ванной комнаты.
— Сама справишься?
Она коротко кивнула и скрылась за дверью. После недолгого шуршания послышался шум воды. Заксен направился к шкафу, что стоял за рабочим столом. Почти все полки были уставлены папками и книгами, но также имелась и пара дверок по бокам, за одной из которых скрывалась настольная горелка, чашка, небольшой чайник, пара упаковок кофе и давно забытого за ненадобностью чая. Заксен вскипятил воду, засыпал листья чая в чашку и оставил настаиваться. Командир снял мундир и галстук, поставил мечи к окну, затем аккуратно перемешал чай, оценивая готовность: в нос сразу ударил густой травяной аромат. Заксен понес напиток к столу, поставил горячую чашку и упал на диван.
Заксен расслабился. Выдохнул густой терпкий дым и задумался о произошедшем. Оливер, как и все Гончие, мог спокойно издеваться над преступниками, хоть избить, хоть изнасиловать, хоть зарубить, чем не гнушался пользоваться в своих интересах. Всему виной командир, подавший пример губительной безнаказанной кровожадности, аргументированной тем, что люди в убежище уже и не люди, а лишь мясо, выброшенное в эту зловонную яму за непригодностью к употреблению. Заксен никогда не следил за тем, что подчиненные вытворяют с преступниками за его спиной. Он держал под надзором все элементы устройства выстроенной им системы, кроме наказания Гончих за проявление жестокости к людям, ведь и сам никогда не беспокоился о справедливости своих поступков. Он относился к происходящему так, будто позволял своим питомцам наслаждаться сладким вкусом пойманной добычи. Убийца или вор не достоин ни жалости, ни пощады, он потерял все права в тот самый момент, когда позволил низменным слабостям сломать свою человечность.