Бранденбург и сам уже давно стал одним из них, позабывшим свою суть, свое человеческое «я», он такой же, не заслуживающий ни доверия, ни сочувствия, с тем лишь отличием, что командир прекрасно пользовался заслуженной им маскировкой. С того дня, как ему была передана ответственность за жизни всех этих людей, Заксен ощущал себя как бутафорского короля, поставленного на пьедестал изображать власть перед сбившейся с пути слабой толпой. Будучи человеком не глупым, но не самым сильным, он только и мог, что искусственно нарастить на свое неумелое тело прочную толстую броню, увеличивающую его внушительное влияние в глазах толпы. И пока он как умел наводил порядок в выданном ему мире хаоса, сам стремительно взращивал свою силу до размеров выстроенной защиты. Однажды построив свой диктаторский режим, сейчас он должен быть уверен, что Гончие смогут держать под контролем превышающих их в количестве преступников. Для этого сами подчиненные должны ощущать свой вес и превосходство, будучи в меньшинстве, они должны быть эффективны так же, как пастушьи собаки перед стадом овец. И у каждой клыкастой твари один единственный хозяин. Все просто.
Система прекрасно работала в задуманном виде, но в данном исполнении она была недолговечна. Пройдет еще несколько лет и накопившийся страх в один миг взорвется разрушительной силой от одной неосторожной искры. Вопрос только в том, будет ли это противостояние преступников и надзирателей или ополчение против возомнившего себя богом правителя убежища. Все зависит от дрессировки его подчиненных. Но оба сюжета для Заксена будут означать полный провал.
Бранденбург понимал это и раньше, но в полной мере ощутил лишь тогда, когда в его руках оказалась эта маленькая девочка, Тистелла. Она была меньше и слабее большинства его предыдущих противников, но единственная смогла устоять под напором неукротимой злобы. Как Заксен уже понял раньше, он сам виноват в том, что сделал меньше должного, но тем не менее ясно ощущал ее влияние на себя. Она горела силой своих глупых убеждений ярче и жарче кого бы то ни было, что позволило ей выжить, а попытки командира разрушить ее лишь закалили характер еще сильнее. И только банальное неведение собственной слабости было изъяном этого прекрасного оружия. Возможно, именно Рут в иных обстоятельствах смогла бы выбить ту роковую искру, что однажды изничтожила бы самого Заксена. На одно мгновение командир почувствовал исходящую от нее опасность, но совершенно не испугался ее. Он заинтересовался. Раньше именно силой, а сейчас еще и слабостями маленькой хрупкой девушки. Раскрыв их, Заксен впервые не воспользовался представившемся шансом ударить больней, а в меру своих возможностей помог справиться с ранами. Совершенно неожиданно забота о Рут доставила ему необъяснимое, едва уловимое удовольствие.
Однажды поставив для себя цель изничтожить ее, сейчас он ловил чувство явного омерзения, представив перед собой разбитый сосуд, хранивший душу этой непростой женщины. Заксену больше нет нужды разрушать его, он ощущал нарастающее любопытство, рожденное в ночь пробуждения в Рут того охотничьего инстинкта, что заставил напасть на, как ей казалось, потерявшего бдительность врага. Ему интересно наблюдать за лицом девушки, попеременно выражающим целую палитру эмоций: спокойствие, удивление, решимость, задумчивость — все, где нет места страданиям от его когтей. Это и гораздо больше хотел он увидеть и узнать о ней, потому и вызвал на допрос несколько недель назад, потому и отвечал на ее детские вопросы. Но совершил ошибку, доведя собственную шутку до края, едва не разбил то, что все еще удивляло и привлекало его — необъяснимую открытость этой девушки вопреки явному недоверию. Заксен давно не впечатлительный подросток, он ясно понимал свои ощущения и не думал от них убегать. Это далеко не любовь, но что-то, легко и приятно шепчущее теплом в пустоту его уставшего сердца.
Звуки за дверью стихли, спустя несколько мгновений робкого шороха и мягкого щелчка двери Рут тихо вошла в комнату. С ее влажных волос мелко капала влага на грудь и плечи, намокшая ткань жадно объяла нежную кожу. Девушка выпрямилась в проеме, всем своим видом стараясь скрыть растерянность и неуверенность в дальнейших действиях, которые, впрочем, легко читались в ее взгляде, направленном на Заксена. Командир молча наблюдал. Рут вздохнула, поняв, что ей не собираются помогать, приподняла на локтях аккуратно сложенный плащ и спросила:
— Куда его?
— Положи на спинку.
Наверняка она и сама знала, но решила спросить, чтобы хоть как-то развеять повисшую неловкую тишину. Заксен втянулся в последний раз, не отводя взгляда от девушки и гадая, понимает ли она, как провокационно выглядит сейчас, с робко отведенным в сторону взглядом, очерченная влажной одеждой так, что видно каждый изгиб ее стройного тела. Вряд ли. Она не учится на ошибках или же просто не понимает, в чем они заключаются. Заксен втер догорающий окурок в старую пепельницу.
— Ты устала?
— Я в порядке, я еще могу…
— Я спрашиваю, ты устала? — повторил Заксен с нажимом.
— Кх… Да, — покорно кивнула она. — Очень.
— Тогда иди за мной, — командир взял чашку и направился в сторону двери, ведущей в спальню.
Заксен включил прикроватную лампу, поставил чай на тумбу и подал голос:
— Как я уже сказал, сегодня ты останешься здесь. Сейчас не то время, когда я могу послать вниз людей прибраться. Полагаю, лучше остаться тут со мной, чем провести ночь по соседству с трупом?
По лицу Рут было ясно видно, что она всерьез обдумывает его вопрос, взвешивая все «за» и «против». Командир внутренне усмехнулся, но вслух продолжил, не давая ей возможности опомниться:
— Вот и решили. Этот чай неплохо успокаивает. Выпей и ложись спать.
— А где будешь ты?
— Здесь, — коротко ответил командир.
— Но… кровать одна… — растерянно протянула она, набираясь понимания происходящего.
— Что не так? Ты сама не так давно говорила, что нет ничего зазорного в том, что мы будем спать вместе, — ухмыльнулся он и продолжил серьезно, отвечая на возникающие в глубине ее глаз вопросы. — Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одну в своем кабинете? Но и проводить ночь на диване я совершенно не настроен, — поморщился он, вспоминая ноющие от неудобного положения шею и плечи.
Ее лицо исказило глубокое сомнение, она смотрела на командира с явным недоверием, сдерживая подступающую к тонким пальцам дрожь.
— Я ничего не планирую на твой счет, — спокойно сказал Заксен. — У тебя появилась возможность воспользоваться некоторыми удобствами, так что не вороти нос и просто бери, что дают.
Может она и хотела что-то возразить, но совершенно очевидно, в ней не осталось ни капли сил на сопротивление. Ее лицо ясно выражало протест, несогласие, злость и перебивающее все прочее усталость. Заксен воспользовался нахлынувшей на нее слабостью, взял под локоть, усадил на кровать и вручил в руки подстывший чай. Наблюдать перед собой опустошенную и потерявшуюся в своих мыслях девушку было странно, она будто путалась между реальностью и миром грез, совершенно переставая понимать, что с ней случилось на самом деле. Вскоре на ее лице не осталось ни намека на сторонние мысли, оно было глухо и пусто, как ночная тропа к давно забытому дому. Рут осушила чашу и вернула ее на место, не понимая, что делать дальше. Командир достал из шкафа чистое большое полотенце и накрыл им мокрую голову девушки.