— Просуши волосы немного, если не хочешь проспать ночь на промокшей подушке.
Наверняка ей уже все равно. Она долгое время жила в сырой холодной темнице, засыпала с мокрой головой и влажным телом после умывания. И раз удивительным образом она ни разу не заболела в таких условиях, в теплой комнате командира влажные волосы точно не станут для нее проблемой. Заксен запросто мог бы оставить ее как есть. Но не хотел. Он посмотрел на нее, ожидая каких-либо действий, но вместо этого увидел, как Рут медленно подняла на него опустошенный взгляд, лишенный всякого понимания происходящего. Она действительно полностью вымотана. Командир немного подумал, неуверенно положил руки на полотенце и начал медленно массировать им уставшую девичью голову. Он мягко перебирал ее пряди в складках полотенца, проводил дорожку от затылка к шее, аккуратно ласкал виски, время от времени едва задевая кончиками пальцев чувствительные уши. Послышался еле слышный стон, голова девушки потяжелела в руках Заксена. Совершенно устав, она уснула в его руках. Он приподнял ее, одним движением расправил кровать и уложил Рут, подложив под голову сухое полотенце. Сам он тихо разделся и натянул ночные штаны, сел на свободную половину постели, оперевшись на удобно подставленную под спину подушку.
Командир сидел так несколько минут, не шевелясь и никуда не глядя, только слушая мерное тихое дыхание, боковым зрением наблюдая убаюкивающее движение грудной клетки. Собственная комната, обычно холодная и одинокая, вдруг потеплела и стала… уютной? Командир усмехнулся этой мысли и повернулся к девушке. Тонкие брови наконец-то расслабились, исчезла недовольная морщина, в губах и скулах пропало обычное напряжение. Ее лицо так неестественно бледно и спокойно, но в то же время не лишено очаровательной нежности и ощущения хрупкости, совсем как кукольное. Совершенно не похожее на то, которое Заксен видел обычно. Ни выстроенной защиты, ни напускной смелости, ни горящей в глазах силы. Такой контраст образов лишний раз напоминал о сотворенных руками командира травмах и пытках, вызывая низкий тяжелый шум в голове и чувство подкатывающей тошноты. Не было до конца ясно, что вызывает большее отвращение: то, что он чуть не убил эту девушку или то, что позволил себе излишне увлечься своей жертвой.
«Как иронично. Сколько раз швырял тебя к границе пропасти в ожидании, когда ты наконец сдашься и сдохнешь. Теперь сам же забираю к себе под защиту при малейшей возможности. А ты соглашаешься и идешь. Что за нелепая чушь» — раздраженно подумал Заксен. Находясь сейчас в одной постели с ней, такой чистой, беззащитной и почти сломленной, он как никогда сильно чувствовал исходившее от него жаркое зловоние чужой крови. Будто руки, ногти и волосы навсегда пропитаны гнилью и смертью.
«Так и есть. От них уже не отмыться. Однажды я захлебнусь в море пролитой мной крови, но даже тогда не позволю ни им, ни тебе смотреть на меня свысока за избранный путь. Я знаю сам. Не жди от меня раскаяния за них… и за себя».
Мрачные мысли не получили дальнейшего развития: Рут во сне повернулась лицом к командиру и уткнулась носом в бедро, сложив руки в кулачки под подбородок, как маленький замерзший ребенок. Она сморщилась и что-то пробормотала во сне, мелко подрагивая.
«Ты мерзнешь внизу каждую ночь в этой голой камере, пока я сколь угодно греюсь под одеялами, а сейчас тянешься ко мне как к давно забытому солнцу в надежде получить хоть каплю тепла…». Заксен аккуратно спустился, укладываясь в постели, лег лицом к Рут, немного помедлил, но все же обнял ее и притянул к себе, легко поглаживая хрупкие плечи. Она еще некоторое время мелко дрожала и беспокойно хныкала, но довольно быстро согрелась и расслабилась в его горячих руках. Заксен смотрел на Рут, обездвиженный сложными противоречивыми чувствами, заполнившими его душу, будто недовольный самим собой и ей, но в то же время постепенно успокоенный ее невольным доверием.
«Так легко принимаешь меня всего после пары добрых поступков. Глупая маленькая девочка» — последнее, что он успел подумать, прежде чем уснуть.
Летнее солнце нещадно слепило глаза. Я подняла руку и укрылась от лучей ладонью, продолжая смотреть на небо. Такой красивый голубой цвет, глубокий и холодный, но отчего-то дарящий чувство безмятежности и тепла. Будто солнце создано греть только меня, а это небо… Я прежде никогда не испытывала подобных чувств при взгляде на него. Даже подумать не могла, что оно может быть настолько красивым. Во мне шевельнулось что-то сладостно-болезненное и я не смогла сдержаться:
— Я скучала, — по щеке потекла мелкая слеза, я не смогла сдержать улыбки счастья.
— Родная, я никогда не думала, что ты можешь быть такой сентиментальной, — нежно сказала матушка и взяла меня под локоть, разливая мягкое тепло по моему телу. — Неужели в тебе наконец просыпается настоящая женщина? Ох, как я рада! — воскликнула она и сжала мою руку еще сильнее.
— Просто… давно не чувствовала себя так хорошо, — ответила ей я.
— Тогда ты будешь рада еще больше, потому что дома тебя ждет небольшой сюрприз, — радостно сказала она и тут же спохватилась: — Я вообще-то не должна была говорить, но ты же меня знаешь, я ничего не могу утаить от своей любимой дочери, — ее полные любви глаза горели в предвкушении.
Мы неспешно шли по залитой светом улице, тихо шурша платьями и стуча каблучками по брусчатке. Я жадно впитывала звуки дневного города и тонкое щебетание матушки над ухом, не вникая в тему разговора и время от времени кивая, чтобы убедить ее в обратном. Я глядела по сторонам и не могла перестать улыбаться, но совершенно не понимая, что вызывает такой восторг. Ай, впрочем, не имеет значения.
Мы дошли до дома. Здесь еще теплее, чем на улице, почти жарко, но все еще комфортно и приятно. К нам подбежали слуги, две молоденькие девушки, которые что-то уточняли у матушки, точно отдававшей им распоряжения.
— Сразу знаешь, когда возвращается моя дорогая Мисти, — из коридора вышел отец и приобнял матушку широко улыбаясь, — дома сразу становится шумно и уютно.
— Так и должно быть, — усмехнулась она.
Я вздохнула и что-то промычала, не имея возможности связать слова. Было тепло. Непривычно тепло и мягко. Я вся окутана теплом, я обнимаю тепло, я упираюсь лицом в тепло. Как вкусно… Оно живет и движется в моих руках. Истинное наслаждение. Я сжала его крепче, кутаясь еще глубже, окунаясь с головой… Меня медленно уносит в негу.
— Так! — матушка хлопнула в ладоши. — Пришла пора показать тебе кое-кого, — она повернулась ко мне и в чувствах взяла меня за руки, прижимая их к себе. — Он тебе понравится, замечательный человек, офицер полиции.
— Да-да, — подошел отец, — отлично выполняет свою работу, благодаря ему мы можем спать спокойно по ночам.
Я смотрела на них в удивлении, не веря своим ушам. Мне назначили жениха. Уже пора? Уже действительно пора?
Ответом мне был ровный твердый шаг, слышимый из коридора. Он идет. Мой будущий муж… Нет, не хочу его видеть. Но меня никто не спрашивает, верно?
В комнату вошел высокий блондин в белом фраке, вышитом золотыми узорами. Его шею украшал платок с крупным лазурным камнем, а на бедре закреплен длинный изящный клинок в отделанных золотом ножнах. Вид как раз под вкус моей матушки, но совершенно точно отталкивающий меня: слишком бело и чисто, показушно и тошно. Я никогда не позволяла себе отзываться так о мужчинах, но сегодня настроение от его вида испорчено как никогда прежде на фоне такого прекрасного утра.
— Доброе утро, миледи, — промурлыкал он сладким голосом, беря мою руку в свою. — Позвольте представиться, меня зовут Эванс Фиц…
— Ох, нет-нет, мистер, — перебил его отец и принял выражение, полное сожаления, — произошла ужасная ошибка. Мне очень жаль, мы ждали не вас… Мы ждали вас, — он расслабился и довольно улыбнулся.
— Заксен Бранденбург, — раздался тягучий голос надо мной.
Я подняла голову и увидела яркие, горящие лиловым огнем глаза, направленные на меня. Мужчина улыбался одними уголками, но взгляд его был цепок и спокоен. И хоть костюм остался прежним, но впечатление создавалось совершенно иное… Вся его фигура источала силу и контроль. Он поднес мою руку к своему лицу и едва коснулся губами.