— Я сказал, он жив. Придите в себя, вы нужны ему в полном рассудке, — строго сказал Адаже.
— Д-да… — растерянно кивнула женщина. — Да, вы правы. Простите, — она подняла полы платья и встала на трясущиеся ноги, направляясь в дом.
— Обопритесь о меня, — сказала я, подставив ей плечо. Женщина активно закивала, проглотив вновь подступившие слезы и приняв мою помощь.
Мы подошли к столу, где без сознания лежал ее сын на окровавленной ткани. Женщина ахнула, глянув на него, и тут же ринулась к мальчику, лихорадочно водя руками над его телом, боясь тревожить швы, но не находя отдушины для накрывшей ее паники. Она только и могла, что наклониться над ним и зарыться руками в белесых тонких волосах, шепча благодарности в его бледный лоб.
Я, ошеломленная, стояла рядом с Адаже и молча смотрела на представшую перед глазами картину. Мы стояли так еще некоторое время, пока мать не пришла в себя и не отошла от сына, чтобы вновь поблагодарить Адаже.
— С-спасибо вам, — в который раз прошептала она сдавленным голосом.
— Все закончилось. Ему нужен покой, здоровое питание и регулярный уход за раной, чтобы восстановиться как можно быстрее.
Лицо женщины побледнело. По ее впалым щекам и ободранному грязному платью было видно, что она сама давно не видела ни денег, ни пищи. Но тело ее сына выглядело более-менее крепким, значит, она частенько отдавала свою порцию ребенку. Весь вид женщины говорил о бедности и сложной жизни, но она не проронила ни слова жалобы, услышав рекомендации Адаже.
— Вы хорошо постарались, — мягко сказал лекарь. — Не будь вы так преданны заботе о сыне, он не пережил бы этого ранения.
Мать лишь молча улыбнулась ему тонкими истрескавшимися губами и кивнула в знак благодарности. Затем потянулась к тощему мешку, где, предположительно, лежала пара монет. Наверное, оставлены на самый крайний случай. Очевидно, женщина посчитала, что вот он наступил.
— Не стоит, — остановил ее руку Адаже.
— Но как же?.. — робко спросила она слабым голосом.
— Я рад, что смог помочь вам. Но как, считаете, буду спать, думая, что затем вы или он умерли от голода?
Женщина в который раз поблагодарила Адаже.
— Как вас зовут?
— Лайна, — тихо сказала она. — А моего мальчика зовут Нирон.
— У вас есть дом?
Лайна кивнула. Я с грустью подумала, что для района убежища этот вопрос совершенно нормален.
— Я буду приходить к вам некоторое время заменить повязки Нирону. Проведете меня?
Женщина вскинула голову, выпалив:
— Я сама! Сама буду к вам приходить. Пожалуйста, — тихо добавила она.
Я удивилась ее просьбе, но Адаже, похоже, ничего не смущало.
— Хорошо. Но в таком случае вам придется нести его на руках.
— Я понимаю.
— За перевязку тоже ничего не нужно, — предупредил Адаже. — Только приходите каждый день, не пропускайте процедуру, пока я не разрешу.
Она благодарно кивнула и направилась к сыну.
— Подождите, — остановила ее я и подошла вплотную.
Лайна удивленно посмотрела на меня и остановилась. Я взяла ее руку в свою и вложила в нее горсть монет. Женщина протестующе покачала головой, стараясь вернуть мне деньги.
— Вам они нужнее, — твердо сказала я. — У меня есть кров и пища. Сейчас, пожалуйста, позаботьтесь и о себе тоже. Купите еды или теплой одежды. Не списывайте себя со счетов. Здесь хватит на некоторое время и вам, и сыну.
Ее золотые глаза вот-вот были готовы вновь наполниться слезами, нижняя губа едва задрожала, от чего мне стало не по себе. Я не хотела больше ее слез, мне лишь хотелось помочь. А потому я как можно менее навязчиво напомнила о сыне, что тут же подействовало: Лайна вновь потянулась к нему и подняла на руки ребенка. В который раз мать поблагодарила Адаже и на слабых ногах направилась к выходу.
— С ней ведь все будет в порядке? — обеспокоенно спросила я, когда Лайна покинула дом.
— Будет. Она слаба умом и телом, но не духом.
— Слаба умом… Страшно представить, что привело ее в такое состояние.
Я вздрогнула, вспомнив насмешливые голоса Гончих, прижимавших меня к земле, огромные грубые руки и обозленное красное лицо мужчины, что чуть не сотворил со мной ужасное. С ней произошло подобное? Хуже. Я помню свое состояние в ту ночь. Мне снова просто повезло. Рядом оказался командир, что выдернул меня из лап того чудовища и после подтолкнул к восстановлению. В случае Лайны удача была не на ее стороне. Может, с ней произошло и вовсе совершенно иное, куда хуже. Страшное настолько, что я не могу даже предположить.
— Перестань, — неожиданно строго сказал Адаже.
Я недоуменно посмотрела на него.
— Что бы ты там сейчас не думала, прекрати, — повторил он. — Ты ей не поможешь больше, чем уже сделала. Раз помогла, нет нужды разделять ее печаль. Впереди еще много людей. Как бы страшно и сложно ни было, мы не можем вникать в судьбу каждого. Важно лишь то, сколько мы спасем. Сегодня ты помогла одной душе. Побереги силы для остальных.
Адаже научился справляться с тяжестью своего ремесла, наверняка он видит подобное слишком часто, чтобы остро реагировать на каждого.
— Мне точно стоит научиться твоему равнодушию, — вздохнула я. — Если не хочу поседеть раньше времени.
Я глянула на Адаже и несколько светлых прядей, что так неестественно выбивались из ровного смоляного цвета его волос. Похоже, они достались ему при рождении, но как нельзя кстати подходили под специфику работы и связанное с ней нервное напряжение.
— Иди есть, — сказал лекарь.
— А ты?
— Здесь нужно прибрать.
— Я помогу.
— Нет.
Адаже был непреклонен. Я решила не настаивать. Но и есть в одиночку не хотела. Вместо этого я взяла инструменты для работы в саду и направилась на улицу, кинув медику:
— Не хочу есть, пока ты работаешь. Позови, когда закончишь.
Адаже вздохнул и знаком приказал мне идти. Мне не очень нравилось работать в саду, но сидеть без дела после такой встряски было бы совершенно невыносимо. Тем более продолжать ковырять зажаренное яйцо, обильно пропитанное помидором, пока Адаже за спиной вычищает залитый кровью стол и пол. Даже думать об этом было тошно. Я предпочла занять руки работой, а голову — задачей. Думать ни о Лайне, ни о Гончих, ни об их командире не хочу. Работа. Только работа. Пока что этого довольно.
…
Прошло немало времени, прежде чем Адаже позвал меня обратно. Когда я вошла в дом, в нос сразу ударил запах спирта и еще чего-то до предела чистого. Не могу понять. Я глянула на стол, где раньше лежал ребенок. Адаже хорошо постарался, стол, да и комната в целом выглядели чистыми, ни намека на пропущенное пятно или пылинку.
— Ты хорошо постарался. Все просто сверкает, — резюмировала я.
— Рабочее место должно оставаться чистым, — сказал Адаже. — Кровь и грязь — идеальная среда для размножения бактерий. Для медкабинета это недопустимо.
Я молча согласилась с ним. Сколько себя помню, все врачи серьезно относились к чистоте своих рабочих мест и инструментов. Адаже не был исключением, и это прекрасно.
Мужчина сел за стол и принялся за еду. Я последовала его примеру. В тарелке оказалось не очень много, но пищу выбрасывать нельзя, значит, остается доесть ее.
Остаток дня прошел спокойно. Я занималась огородом, а Адаже отправился в город. Он привык работать один, и я решила не ломать привычный ритм его жизни, вместо этого просто выполняя доверенную часть работы. Когда он вернулся, ужин уже был готов, после трапезы мы немного побеседовали и вскоре легли спать.
На следующий день тоже не происходило ничего необычного, кроме того, что Лайна не появлялась до самого вечера. Адаже не задавал вопросов, просто делал то, что должен, и констатировал перспективу скорейшего выздоровления Нирона. Сын, полная противоположность матери, был разговорчив и очень весел. Он задавал много вопросов, слишком много для молчаливого Адаже, так что временами я переключала внимание мальчика на себя, чтобы медик мог продолжать работу, не отвлекаясь на пустую болтовню. Это не сильно помогало лекарю, фоновый шум все еще утомлял его, но хотя бы отвечать не приходилось. Позже он сдержанно признался, что оценил мой жест. Его осторожная похвала была мне только в радость: «значит, я все делаю правильно».