С чего? Какое вообще начало? Надо вернуться на пять лет назад. Нет, пять — это слишком мало. Десять, пятнадцать… Все началось намного раньше.
Близился полдень. У него было несколько вариантов. Бросить все и убежать в другой город, а если получится — в другую страну. Повеситься на бачке в сортире. Собрать все оставшиеся деньги, купить пять блоков сигарет и еще столько же бутылок ракии, запереться в комнате и ждать, пока не сдохнет. Спуститься вниз и взять бутерброд с двойным кофе.
Через 15 минут он решил начать с последнего.
7
В светлой церкви этой розы каждый черный жук — монах.
Разве возможен роман сегодня — сегодня, когда нам отказано в трагическом? Как вообще возможна даже сама мысль о романе, когда возвышенного нет и в помине? Когда существует только повседневность — во всей своей предсказуемости или, хуже того, в непосильной таинственности выбивающих из колеи случайностей. Повседневность со всей своей бездарностью — только в ней иногда видны отблески трагического и возвышенного. В бездарности повседневности.
Когда-то давно, когда время текло медленно-медленно и мир был заколдован, я услышал или выдумал следующую мистерию. Если из конского хвоста вырвать волосок и положить его в воду на 40 дней, то он превратится в змею. По причине отсутствия коня я проделал то же самое с волосом осла. Уже не помню, смог ли я выдержать 40 дней и превратился ли волос в змею, — нет, наверное, если учесть, что хвост был не конским.
Так или иначе, я открыл, что достаточно слуху об этой мистерии побыть с минуту в моей голове, как все ослиные задницы сразу начинали походить на шикарную горгону. Я читал о Горгоне в каком-то иллюстрированном издании древнегреческих мифов. И записал эту историю в тетрадку в узкую линеечку, на обложке которой стояла печать с Левским[3]. Это было первым чудом, которое мне давало естество, первой мистерией повседневности. Что бы я делал, если бы ослиные задницы казались мне только ослиными задницами и больше ничем? Как это происходит сейчас, в расколдованном естестве? Впрочем, я уже давно не видал ослиной задницы.
Замечу в скобках, что еще в древности Эпикур и его ученик Лукреций настаивали на естественном самозарождении живых существ под влиянием влаги (sic) и солнечного света.
Если онтогенез на самом деле повторяет филогенез, или, другими словами, если за одну человеческую жизнь повторяются все века истории естества, то наше детство приходится на период где-нибудь между XVII и XVIII веками. По крайней мере, судя по любовному отношению к самому этому естеству. Линней, тот, который, как Адам, дал имена растениям и ввел бинарную номенклатуру, или так называемые nomina trivialia — простые имена, назвал одно из своих ранних сочинений «Введением в помолвку растений» (написано в начале XVIII века, но опубликовано только в 1909 году). Вот только одно описание опыления, взятое из упомянутого манускрипта, описание, которое вполне могло принадлежать перу Андерсена:
3
Васил Левски (1837–1873) — один из крупнейших деятелей и руководителей национально-освободительного движения в Болгарии.