1:4. И стало так. И сотворил [Бог] мух по образу Своему. И благословил их [Бог], и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.
Вот, что-то в этом роде, если, конечно, я все правильно понял. Некоторые слова ускользают, поэтому я восстанавливаю их в скобках, чаще других используя слово «Бог». Оно всегда уместно. Как видите, текст 1:4 полностью совпадает с пассажем из нашей Библии. Я бы не стал брать на себя ответственность и категорично заявлять, кто у кого его позаимствовал. О Библии мух пока все. О растениях же, признаюсь, я еще не могу сказать ничего определенного. Могу только предполагать, что их письмо повторяет форму листьев, корней, чашелистиков, рыльца и т. д.
Мне известно, что вездесущий «генерал» Линней в 1758 году написал некий труд на тему «Somnus Plantarium», но мне он еще не попадался. Завидую такому заглавию. «Сон растений». Идеальное название для естественного романа.
31
Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Ничего. Остается всего несколько листов, которые можно заполнить вот так. Что скрывается за этими буквами.
Ничего. Вся нищета жизни.
Сегодня исполняется год с момента нашего развода с Эммой.
Я все еще не забрал у нее некоторые из своих снов и другие мелочи.
Сны, как кошки, — дольше всех отвыкают от того места, где они жили.
Все говорят о конце. Веселятся, как дети, которые рассказывают друг другу страшилки. Со времен Откровения и до наших дней игра ничуть не изменилась. Кровь и огонь, потоп, столкновение с метеоритом, экологическая катастрофа, озоновая дыра и еще десяток абсолютно неминуемых и предначертанных вещей.
Лично для меня есть нечто пострашнее конца — его отсутствие. Я испытываю ужас при одной только мысли, что исход невозможен. В одной этой мысли — больше апокалипсиса, чем в сказках об апокалипсисе. Конца нет.
После всего того, что произошло в моей жизни за этот год, земля должна была разойтись подо мной, небеса — разверзнуться и пролиться потоками воды, или, по крайней мере, должна была увеличиться озоновая дыра. Ничего подобного. Я даже остался жив. Соседи, конечно, смотрят на меня косо, но они-то как раз интересуют меня меньше всего. Я могу совсем не выходить из дома. А могу взять свою тетрадку и кресло и вообще никогда не вернуться. Мне надо подыскать какой-нибудь конец. Как это… Надо выпустить муху из черепа. Всего одна дырочка.
32
Солнце светит. Хороший день для прогулки. Сима ловит сома. Идет дождь. Роза — красивая. Бабушка вяжет. В году 12 месяцев, в каждом месяце 30 дней, в сутках 24 часа. Кошка мурлычет. Наступает осень. Пришла зима. Пошел снег. Весной деревья зеленые. Лето.
И почему все не так просто, как в букваре.
33
Так напился путник,
что пока он писает под небом,
только струйка держит его на ногах.
Хокку для мужчинСегодня день начался куда лучше. Мне захотелось побриться. Я даже вышел на рынок. Мир, конечно, не слишком расстроился из-за моего отсутствия. Мне кажется, я мог бы ответить ему взаимностью. Купил новую тетрадку и два карандаша. Не могу писать ручкой, уж слишком она категорична. Не знаю уж, почему сегодня я так хорошо себя чувствую. Как-то непривычно. Я купил тетрадку, потому что решил начать новый роман. Идея кажется мне интересной. Речь идет об одном бродяге с креслом-качалкой. Сначала у меня родился только образ. Бродяга, типичный бомж, вонючий, обросший, на голове старая шапка, сидит в кресле-качалке в скверике рядом с помойкой. Вокруг него кротко спят собаки. На коленях — потягивается отощавшая кошка. Кресло качается едва заметно, как будто от дуновения ветра. Неплохой кадр. Бродяга в кресле-качалке. Спокойный и по-своему аристократичный. Все остальные шумы приглушены, слышно только тихое поскрипывание. Это вводный эпизод. Дальше рассказывается сама история бомжа. Все началось как простой эксперимент. Человек хотел написать роман, в котором главным героем был бомж. Но все должно было быть как на самом деле. Вот он и решил стать бродягой, попробовать пожить, как они, с неделю. Выбрал себе какой-то район на окраине, чтобы не встретить знакомых. Отпустил бороду, надвинул на глаза рваную шапку и стал почти неузнаваемым. Первые две ночи он возвращался домой, чтобы помыться и выспаться. Потом же решил, что это нарушает чистоту эксперимента, и подыскал себе ночлежку. Нашел какой-то старый навес и ночевал там. Вполне сносное место. В начале осени было еще тепло. Несколько раз он все же проникал в дом, чтобы запастись едой. Старался появляться поздно вечером, так, чтобы его никто не видел. Хотя однажды какой-то сосед его все-таки заметил и принял за вора. Стал кричать, и ему пришлось бежать. Из своей собственной квартиры. Так незаметно прошел целый месяц. А бродяга и не думал прекращать эксперимент. Постепенно он втянулся. И никогда еще не чувствовал себя таким свободным. Где-то нашел два рваных одеяла, осколок зеркала, нож без ручки и почти целый приемник, только без батареек. Самым большим его приобретением стало кресло-качалка, которое в нескольких местах он стянул проволокой и больше уже с ним не расставался. Он даже подружился с одним настоящим бомжем, который поделился опытом — как не умереть с голоду, хотя деньги наш герой на всякий случай припас. Так, день за днем границы эксперимента и настоящей жизни бомжа оказались размытыми. У него уже не было никакого желания вернуться к своей старой жизни. Он не видел в этом смысла. Он жил уже в ином, параллельном городе.