В интересах ясности различения и во избежание указанной эквивокации слова "смысл", следует тщательно наблюдать за тем, идет речь о самодовлеющей звуковой форме самого значения (смысла) или о служебно-грамматическом значении (роли) этой формы. Эти формы, корневые и приставочные, и суть преимущественно морфологические в тесном смысле формы; первые же формы, в своей формальности не обусловленные и не мотивированные смыслом, суть формы сочетания фонетические. Нетрудно видеть, что фонетические формы в общем до такой степени свободны от подчинения законам смысла, что влияние на них последнего, в общем же, можно игнорировать. Это важно признать принципиально, потому что если в частности иногда и констатируется более тесаная связь значения и фонемы, то из этого не следует, что между ними есть отношение, позволяющее строить общие гипотезы о натуральной связи фонемы с значением, ссылаясь, например, на звукоподражательное образование слов, на экспрессивно-эмоциональную роль звуков и т.п. Напротив, морфема как звуковое образование, будучи всецело подчинена законам фонетики, не без труда освобождается и от давления смысла. Она может до известной степени, как лава, затвердеть и сковать собою смысл, но он под ее поверхностью клокочет и сохраняет свой пламень. Исторические и археологические раскопки раскрывают его динамику и движение, но иногда и просто удачное применение слова особенно в поэтической речи - напоминает нам о живом духе, бьющемся под окаменевшими морщинами морфемы. Приставочные морфемы окаменевают "скорее" и безнадежнее, их смысловое одушевление рассеивается и как бы атрофируется, вследствие чего их роль и сводится преимущественно к роли примет и характеристик.
Таким образом, фонема в силу своей прямой причастности природе и независимости от смысла еще не конструирует слова как такого. Что касается морфемы, то если ей и можно приписать такую способность, то, как ясно из предыдущего, только в силу ее более интимной связи со смыслом (мыслью) как таким. Морфема - первая ступень от чувственного к мысленному, верхнее платье смысла, первая точка опоры для рычага понимания. Но, чтобы она была такой, чтобы она была первою ступенью, нужно, чтобы она не была единственною, чтобы она была слита в одно целое с последующими ступенями, чтобы она была включена в контекст подлинных и непосредственных форм самого смысла как такого. Не только, как примета, приставочная морфема, но и корневая морфема, вообще морфема, чтобы преодолеть свою статичность, должна быть членом контекста, динамические законы которого конструируются по формам синтаксическим и логическим. Это самоочевидно, но об этом нужно напомнить, чтобы сделать вывод, вынуждаемый этою самоочевидностью.
Дело в том, что применение термина "значение" к тому, что "обозначается" изолированным, не в контексте взятым словом, как вытекает из сказанного, неточно. Изолированное слово, строго говоря, лишено смысла, оно не есть (?(((. Оно не есть слово сообщения, хотя и есть уже средство общения. Полезно припомнить и поставить в параллель с этим различением различение стоиков между (?((( и (?(((, где логос - звук с осмысленным значением, а лексис - только членораздельный звук (иначе, чем у Аристотеля, у которого лексис - всякое высказывание, утвердительное, приказывающее, молитвенное и пр<оч.>). Соответственно, и то, что "обозначается", "указывается", есть не "смысл" (не ?((((), а ((((?( (dicibile). В точном смысле dicibile ничего не "значит", оно может только "относиться", "указывать на", "называть" вещь (res).
Если здесь можно говорить о "значении", то не об "осмысливающем значении", а об указывающем и номинативном. Значение должно быть сопоставляемо здесь не со смыслом, а с замыслом, намерением, некоторою целью. Слово здесь - только средство, орудие, инструмент, которым в передаче смысла сообщения можно воспользоваться в самых разнообразных направлениях и многочисленными способами. "Значение" здесь - в возможности им пользоваться, применять его, значение прагматическое, а не поэтическое и познавательное. Им можно воспользоваться для сообщения, но также для приказания, мольбы, вопрошания и пр<оч.> (каковые различения, впрочем, мы в этом предварительном кратком изложении оставляем в стороне, ибо сообщающая функция слова не только важнейшая, но и фундирующая остальные).
Таким образом, это "значение" слова так же следует отличать от смысла, как отличается значение-смысл и от значения-важности. В таком виде, т.е. как номинативная возможность, слово помещается в лексиконы. Словарь не есть, в точном смысле, собрание или перечень слов с их значениями-смыслами, а есть перечисление имен языка, называющих вещи, свойства, действия, отношения, состояния, и притом в форме всех грамматических категорий: субстантивной, глагольной, препозиционной, любой - все то, следовательно, что обозначается философским термином res или ens. Лексикон поэтому и в этом аспекте можно назвать алфавитно-расположенными "реалиями" (realia). Мы спрашиваем: "что значит pisum?", и отвечаем: "pisum значит горох", но в то же время спрашиваем: "как по латыни или как в ботанике горох?", и отвечаем: "pisum", т.е. собственно в этом обороте речи подразумевается: "как называется и пр<оч.>". "Горох", следовательно, не есть значение-смысл слова pisum.
Но и дальше, если "предложение" ("суждение") определяется только синтаксической формою, то не все предложения суть (?(((, т.е. имеют значение-смысл. Обратно, если предложение непременно включает в себя смысл, такие словарные словосочетания, "фразы", как "pisum - горох", "die Stadt город", не суть предложения. А фразы типа: "горох есть стручковатое растение" или "горох есть род растений из семейства бобовых" - должны рассматриваться то как фразы без смысла ("осмысленные" только телеологически или прагматически), то как предложения (со смыслом), в зависимости от того, пользуемся (поэтому-то "сами по себе", изолированно они и имеют только служебное, инструментальное "значение") - мы ими как номинальными (называющими "вещь") и классификационными определениями, или как объяснительными, например, предложениями, одушевляющими фразу смыслом через "включение" вида в род. То или иное применение фразы определяется опять-таки контекстом. Простейший способ создать контекст будет, например, сказать: ""Горох есть стручковатое растение" есть номинальное определение", каковой оборот в практике речи сплошь и рядом просто "подразумевается". Тогда сразу понятно (если новая фраза не есть опять номинальное определение, которое можно таким образом спускать ad infinitum), почему фраза "горох есть стручковатое растение" лишена смысла, - это есть просто лексис.
В некоторых герменевтиках предлагалось говорить о "значении" слова, когда оно помещено в лексиконе или берется изолированно, и о "смысле" - в связной речи. Это и непрактично и теоретически необоснованно, потому что "значение" как термин с его разными смыслами - не только омоним, но и модус суппозиции. Мы будем различать номинативную функцию слова, resp. номинальную предметность слова, и функцию семасиологическую, resp. смысловую предметность. Nomen, название как такое, есть эмпирическая, чувственно-воспринимаемая вещь. Оно есть знак, signum, связанный с называемой вещью не в акте мысли, а в акте восприятия и представления. Если угодно, можно назвать эту связь ассоциативною, не для "объяснения", а для того, чтобы у называемого факта, "вещи" было свое "название", "указывающее" на то, что эта связь не связь мышления, resp. суждения, а связь автоматически-чувственная. Ее может "устанавливать", "переживать", испытывать и субъект не-мыслящий, например, животное (если оно есть существо не-мыслящее). Вещь, например, зрительно и осязательно данная (топор, этот человек), ассоциативно связана с вещью, данной слуху (со звуками: "топор", "Алексей"). Ассоциация - по смежности, в редких случаях - по сходству (ку-ку - кукушка). Таким образом, слово как средство, орудие, в его номинативной функции есть просто чувственно-воспринимаемая вещь, вступающая в чувственно-воспринимаемую связь с другою чувственно-воспринимаемою вещью. Нужно ли добавлять, что в номинативном (не номинальном) предложении или суждении, в которое номинация входит как подлинный смысл, как семасиологическое одушевление, мы уже имеем дело с другой функцией слова - с другой ступенью и с другим предметным моментом в структуре самого слова.