Художественное произведение должно быть доступно созерцанию, и в этом смысле оно изображает различные предметы и действия людей как чувственно воспринимаемые явления. Но, справедливо утверждает Кант, содержание произведения не сводится к простому копированию жизни, оно должно иметь определенный смысл, духовное значение, которое непосредственно неизобразимо, а является обобщающим результатом изображения в произведении искусства конкретных событий и поступков людей. И в этом смысле идеи произведений искусства как целесообразные представления воображения от уровня чувственно созерцаемых явлений поднимают человека до умопостигаемого смысла их или, по словам Канта, «стремятся к чему-то лежащему за пределами опыта и таким образом пытаются приблизиться к изображению понятий разума (интеллектуальных идей), что придает им видимость объективной реальности» (5, 331). При этом непосредственным предметом изображения может быть не только то, для чего «имеются примеры в опыте, как, например, смерть, зависть и все пороки, а также любовь, слава и т. п., но и что выходит за пределы опыта», а именно представленные наглядно «идеи разума о невидимых существах, царство блаженных, преисподнюю, вечность, творение и т. п.» (там же), т. е. все, что являлось во времена Канта предметом и светского, и религиозного, и нарождающегося тогда романтического искусства, но более всего — двух последних направлений.
В определении содержания художественного творчества Кант находится в русле идеализма, идущего еще от Платона. Но в отличие от древнегреческого идеалиста (который считал, что содержанием искусства являются идеи, но выраженные не непосредственно, а опосредованно через созданные по их образцам предметы природы и вещи вообще, т. е. посредством подражания вещам, а через них и их идеям) Кант не принял теорию отражения даже в идеалистической интерпретации. Ибо, согласно его общей концепции познания и деятельности, человек преимущественно не отражает мир, а творит его. Но верно подчеркивая активный характер человеческой деятельности во всех сферах общественной жизни, Кант несправедливо умалял зависимость практики от объективных, материальных условий и возможностей.
Кант не учитывал общественных детерминант искусства. В то же время он отрицал и роль субъективных намерений художника как единственной причины создания произведений искусства. Этим самым он впадал в другую односторонность, выводя необходимость эстетической деятельности только из природы субъекта. По мнению философа, «в произведениях гения правила дает природа (субъекта), а не заранее обдуманная цель искусства (создать прекрасное)» (5, 364–365).
Это особенно резко сказалось в теории художественного творчества, а именно: в абсолютизации одаренности художника и недооценке общественной среды в формировании его творческих способностей, в принижении эстетической значимости конкретно-чувственной действительности в искусстве и в сведении ее роли лишь к средству выражения идей разума. В учении Канта о художественном творчестве принцип «целесообразное без цели», который определял условия и цели эстетического восприятия природы, сменяется принципом, который можно было бы по аналогии называть «целесообразное (в эстетическом восприятии явлений) для цели (изображения идей разума)».
В произведениях искусства, по Канту, все должно быть «соразмерно с идеей» и подчинено ее выражению. Само но себе это положение не вызывает возражений, если под идеей понимать не умопостигаемую идею разума вообще, а конкретный смысл, вытекающий из содержания произведения искусства. Но именно в теории художественного творчества Канта тенденция «объединительную» функцию искусства (т. е. его возможности объединить мир явлений и мир сущностей) сделать основной функцией его проявилась наиболее отчетливо, в ущерб рассмотрению ее специфических особенностей и задач. Здесь более явно обозначилось «прокрустово ложе» гносеологического идеализма немецкого философа. Но если стремиться к материалистической трактовке мыслей Канта по этому поводу — а только такой подход и может быть более плодотворным, — то можно найти в них не мало справедливого относительно возможности искусства в преобразовании природного материала для изобразительно-выразительных целей духовного содержания человеческой жизни, в том числе и его нравственных принципов и идеалов. Речь идет о таком содержании, которое вследствие своей специфичности может лишь в «том или ином представлении выразить неизреченное в душевном состоянии и придать ему всеобщую сообщаемость» (5, 334) не с помощью обыденного языка и языка науки, а посредством художественных образов.