Прекрасное, говорит Кант, творит гений. Отличие искусства от ремесла в том, что искусство свободно. Оно — сфера сочетания свободы и необходимости. Целесообразность в искусстве, хотя и создается гением предумышленно, должна казаться непредумышленной: на искусство следует смотреть как на природу, помня, однако, что это — искусство. Художественное произведение не должно казаться вымышленным, созданным по «правилам». От искусства требуются естественность и правдоподобие. Оно действует закономерно без закона, намеренно без намерения. Закон, по которому творит гений, не внешнее правило, открытое кем-то до него, а его собственный закон: природа художника дает искусству закон, предписывает правило. Гений и есть власть давать правила. Гений безусловно оригинален, он являет собой абсолютно творческое начало. Науке можно обучиться, можно обучиться всему, что основано на понятии. Можно выучить ньютоновскую физику, но нельзя научиться вдохновению. У творчества нет алгоритма, и гений в искусстве сам не может описать, как он создает свое произведение. Гений дает правила подражателям — так рождается «школа» в искусстве. «Школа» в искусстве нужна, в ней вырастают новые гении, побуждаемые предшественниками к собственной оригинальности.
Искусство, по мысли Канта, в своей сущности сходно с игрой, которая приятна сама по себе и порождает удовольствие от чистого движения сугубо человеческой способности — игры воображения. Специфика искусства в том, что оно не может быть переведено на язык понятий. Эстетические идеи дают повод для размышления, однако никакая определенная мысль, выраженная в понятиях, не может быть адекватной им, и значит, никакой язык не может полностью сделать их прозрачными.
«Суждение вкуса, — говорит Кант, — есть созерцательное... суждение»[46]. Наслаждение, доставляемое, например, формой греческой вазы, вызывается не желанием приобрести эту вазу, а игрой чувств, возбуждающих и радующих нас при виде этой вазы. Бескорыстность эстетического удовольствия, отсутствие всякой связи его с личной выгодой или заинтересованностью в предмете позволяет утверждать, что такого рода удовольствие относится в равной мере к любому человеку. Отсюда — всеобщность эстетического суждения. То, что приятно, — безлично, оно является приятным человеку не как индивиду, а как представителю человеческого рода. Поэтому эстетическое суждение является всеобщим и необходимым, в силу чего мы требуем, чтобы каждый соглашался с нами и восхищался предметом, представляющимся нам прекрасным. Вместе с тем мы не в состоянии указать остальным, почему именно им следует соглашаться с нами.
Из указанных свойств суждения вкуса вытекает «целесообразность без цели»: предметы, доставляющие эстетическое удовольствие, производят впечатление, что они намеренно созданы для удовлетворения наших нужд и желаний, однако при этом нет никакой разумной причины предполагать существование какого-то духовного начала, преднамеренно создавшего предмет для определенной цели. Прекрасный предмет не может быть пригоден для какой-то конкретной цели, красота абсолютна, а не относительна. Чистая красота, заключает Кант, это та красота, назначение или польза которой нам не известны.
Подобные абстрактные рассуждения о красоте хорошо вписываются в философскую систему самого Канта, но они имеют только отдаленное отношение к реальному искусству. Не случайно Кант при рассмотрении красоты только в редких случаях ссылается на конкретные произведения искусства: красивая птица или прекрасный цветок, упоминаемые им, вполне достаточны для умозрительных рас-суждений о прекрасном. Однако в результате оказывается, что эстетика как философская дисциплина может быть построена без всякой философии искусства.
Несомненная заслуга Канта в том, что он первым заговорил о специфике эстетической деятельности и эстетического суждения, дал новую трактовку своеобразия художественного творчества и новое понимание эстетического.
Эстетика немецкого романтизма. Возникший в Германии романтизм положил начало своеобразному идейному и художественному движению конца XVIII — начала XIX вв. Источником романтизма было разочарование в идеях Великой французской революции, и тем самым, и в идеалах Просвещения.