— Зачем мне зеленые! — возмутился я. — Вся комната кремовая, а тут будет зеленая латка.
— Подумаешь, — вяло сказал прораб. — Некоторые даже нарочно делают. Видели в сто пятой? Каждая стена имеет свой цвет. А прихожую черной бумагой оклеили. Парень там поселился. Модерняга. А как приехали отец с матерью, они ему показали модерн. Снова все ободрали. Мы, мол, не хотим в гробе жить… Так, может, вам черные дать?
Черные я тоже не хотел.
— Э, и делов-то! — воскликнул бригадир. — Купи обоев по вкусу на всю комнату, и мы тебе живо обкатаем.
Я купил другие обои.
— Во! Еще лучше раньших, — похвалили мой вкус обойщики. — Где брали?.. Ну, вы идите погуляйте, а мы тут за момент…
И верно. Не успели мы с женой вернуться с рынка, все было облеплено новыми обоями. Я восхищался, задрав голову.
— Анюша, не правда ли, здорово?
— Очень, — прошептала жена. — Но что они сделали с полом!
Я поглядел и опечалился. Весь свежий паркет был в буграх и выбоинах…
— А ты куда глядел? — обрушился на меня бригадир. На правах старого знакомого он перешел со мной на ты. — Надо было застлать полы-то. Тут ведь не балерины ходили, а другие люди. С грубыми ногами. И обувь на них соответственно. Грубая обувь…
— А что теперь? — прошептал я, бледнея.
— Известно, — сурово сказал бригадир. — Циклевать требуется. Никуда не денешься. Погнались, понимаешь, за свежими обоями, за модой. Вот теперь и вертитесь. — Видимо, Демидов запамятовал, что дело было не в моде.
Услыхав об этом, жена сказала, что переезжать обождет. Лучше она с детьми пока поживет у мамы, а я пусть тут побуду.
Я промолчал.
Пришел веселый циклевщик в синем элегантном комбинезоне, назвался Митей.
— Уж я вам сделаю в лучшем виде. У нас работа чистая, — сказал Митя. — А вашу раскладушку в кухню перебазирую. И чемоданчик тоже. Пусть пока там постоят. После я сам обратно перетащу. Идите, идите. Вам же на работу надо. Я понимаю.
Жена уехала к маме, а я пошел на работу.
Вечером все было готово.
— Ну как? — самодовольно спросил Митя.
Полы действительно были чудесные.
— Теперь натереть только. Хотите, я вам их лаком покрою? Будут, как атлас.
Я задрожал.
— Не надо, Митенька, лаком. Скользко будет. Мы его лучше скипидарной мастичкой. Или «гаммой».
— Счастливо вам тут жить! — сказал Митя, уходя.
Только после его ухода я заметил, что он, перетаскивая раскладушку, ободрал краску с кухонной двери.
— Слушьте-ка, сорок девятая, надоели вы мне до озверения! — сказал бригадир. — Ведь сколько я с вашей квартирой нянькаюсь? Прямо отупел весь. Ну чего вам еще надо? Проциклевал? В лучшем качестве? Так чего вам? Я сказал, чего мне.
— И что вы на циклевщика мотаете? Он же комнату работал, не кухню. Зачем вы его в кухню пускали? Зачем, я спрашиваю. Прямо, как маленькие дети, эти жильцы. Ну никак за ними не уследишь.
Я молчал.
— Ладно, — смягчаясь, сказал бригадир отделочников. — Маляры уже ушли на соседнюю стройку. Придется оттуда приглашать. С ума сойдешь тут с вами. Колер-то какой у вас в кухне? Салатный. Подберем.
Утром меня разбудили две молодые разбитные девушки-маляры. Они сначала спросили, не я ли буду актер Лановой. Потом сели завтракать.
— Ну что вы тут вертитесь? — сказала та, что постарше. — Шли бы себе. Не беспокойтесь, сделаем лучше, чем была.
— И кто только красил вашу дверь, руки бы оборвать! — поддержала другая. — Лупится, как картошка. Вот мы сделаем — ничем краску не отдерешь. Только разве рубанком откарябаешь.
Я поехал к теще: захотелось повидать жену и детей.
Вернулся в понедельник вечером. Дверь была окрашена замечательно. Ровно, гладко, без потеков. Но когда я опустил свой взор, в глазах у меня позеленело.
Позеленело не в переносном смысле. В прямом.
Пол в кухне, покрытый прекрасным светло-серым линолеумом, теперь был густо испещрен крупными кляксами. Той же краской, что была покрашена дверь.
Думаю, что в тог момент я был похож не на Ланового. Скорее, на Габена.
Я не стал ничего говорить бригадиру Демидову. Я взял его за руку и привел в квартиру.
— Это что же вы сделали? — закричал он. — Подумать только, не успел въехать, а всю кухню изуродовал. И что за люди! Ведь эту краску, хоть зубами грызи, не ототрешь. Тут, брат, циклевать нельзя.
Я заплакал.
— Гляди, еще и обижается, — сказал Демидов. — Ну ладно. Ты вот что. Я тебе пришлю…
— Нет! — в ужасе завопил я. — Никого больше не надо. Не пущу! Вот на пороге лягу, и только через мой труп.
— Да не шуми! — снисходительно сказал Демидов. — Чего ты разорался? На пороге он, видите, ляжет. Не хочешь — не надо. Сам попробуй почистить.