Выбрать главу

— Тогда и я приду, — ответил Михкель. — Хочется увидеть, как он проберет этих немчиков.

И правда, они стали слушать и немецкую проповедь. После того как Михкель, взглянув на лошадь, вернулся в церковь, старики укрылись где-то на задних скамейках. Они не понимали содержания проповеди, наслаждались только голосом пастора. Ведь это был голос их сына! Оба до смерти устали от дальней дороги, у них подвело животы от голода, и они мерзли в своей отсыревшей одежде. Но они не ушли из церкви, пока не окончилась немецкая служба и пока не были спеты последние слова хорала. Только тогда они, шатаясь, выбрались из божьего храма.

На церковном дворе пастор вместе с какими-то господами прошел мимо родителей, не узнав их. Да он и не мог узнать их: ведь он и не думал, что его родители здесь! Они нарочно не сообщили, чтобы доставить ему нежданную радость.

«Вот удивится он, когда вдруг увидит нас!» — думали старики, и глаза у них смеялись.

За церковной оградой стояло около дюжины карет и дрожек, на козлах которых с длинными кнутами в руках сидели кучера в ливреях. Господа садились в экипажи, на запятки вставали лакеи. Но все это не интересовало Михкеля и Мари. Они думали только о том, как пойдут в гости к сыну и к невестке и как их там примут. Конечно, их примут с большой радостью — в этом оба были уверены. Может, правда, статься, что супруга молодого пастора, эта важная барыня, на первых порах будет чуждаться стариков, но это не беда. Увидя, с какой любовью ее супруг встречает своих родителей, она, без сомнения, скоро растает и вовсе забудет, что гости — простые крестьяне.

Пока они друг за другом — старик впереди, старуха следом за ним — шагают к телеге, Мари опять находит повод для упреков.

— Мог бы немножко подрезать волосы! — ворчит Мари. — Что подумает молодая барыня, когда этакий длинноволосый старик вдруг войдет к ней в комнату. Ни о чем-то ты не позаботишься!

Михкель проводит рукой по волосам и отвечает:

— Ну, коли она самого старика примет, то и на волосы его не обидится. Не будь такой трусихой! Ведь мы идем в гости к своим детям!

Дом пастора стоял недалеко от церкви. Не садясь на телегу и не сажая старуху, Михкель повел лошадь к пасторской конюшне. Там уже оказались три коляски, колеса их были покрыты грязью, лошади выпряжены. Кучера стояли под навесом и курили трубки. От волнения никого не заметив, хозяин Соонисте привязал лошадь и поправил фартук на телеге, а Мари привела в порядок свой платок и шапку, и они зашагали к дому. «Не стоит выпрягать кобылу, пусть сам пастор распорядится», — подумал Михкель. Ему казалось, что так будет приличнее. Их смирение и вежливость дошли до того, что они вошли в дом не через большую, парадную дверь, которой пользовался пастор, а через дверь, находившуюся в конце здания, предназначенную для прислуги и для людей попроще.

Они очутились в длинной, просторной передней, где было несколько дверей, ведущих в комнаты. В передней приятно пахло жарким, а из кухни, дверь которой была приотворена, доносилось шипенье сковородок и бульканье кастрюль. Слегка была приоткрыта и дверь в другом конце передней. Оттуда доносился звон ножей и вилок — как видно, там накрывали на стол. Какая-то девушка промчалась по коридору, неся что-то в руках. Она еле ответила на их приветствие. За ней точно так же пробежала другая девушка, задев старика и наступив старухе на ногу. По всей видимости, в доме все лихорадочно спешили и были в большом возбуждении.

Родители пастора не знали, что делать. Без приглашения войти в какую-нибудь комнату они не осмеливались. Шепотом посовещались и решили остановить первую же девушку, которая покажется в передней, и попросить ее, чтобы она сказала пастору, кто они. Но в это время отворилась одна из дверей, и в переднюю быстро вошла молодая стройная женщина в шуршащем шелковом платье.

Старики низко поклонились. Молодая барыня мельком, равнодушно посмотрела на них и, проходя мимо, недовольным тоном произнесла на ломаном эстонском языке:

— Вы желайт просить господин пастор? Придите другой раз. Господин пастор сегодня не имеет время.

И исчезла. Из кухни послышался ее властный голос.

Правда, она снова прошуршала мимо них и исчезла в комнате, но это произошло так быстро, что смущенные старики не успели сказать ни слова.

— Видно, у них гости, — прошептала мать. — Оттого и кареты эти на дворе. Ох, как жалко!

— Хоть бы Яан — гм-гм! — хоть бы пастор сам вышел! — также шепотом ответил Михкель.

Они постояли еще некоторое время в передней у стены. Из кухни вышла горничная, неся на подносе большую дымящуюся супницу. Мать храбро заступила ей дорогу: