Вообще-то насчет витаминов…
О-о-хх… витамины, да… охх, да-а… витамины, ясное Дело… оххх… ххр…
— Господи ты боже мой, приперла-таки гроб.
— Марге, она с норовом, все равно как молодая кобыла.
— Ежели я кобыла, то ты что за тварь?
— Слышь-ка, Марге…
— Ну?.. Я ведь не глухая.
— Как война кончилась, мужиков по скольку лет дожидали… А твой Каспар на три дня пропал, и ты уж гроб припасла.
— Ну и припасла. Другого средства на этого мужика нету.
Видали, чего делается… Собственная родная законная жена собственному живому мужу гроб припасла. Мне то есть. Пламенный привет, женушка. Обнял бы сейчас тебя покрепче, чтоб ребра затрещали, как у бельевой корзины, да нельзя. Ежели я сейчас из гроба выскочу, половина общества со страху окочурится. И тут же можно на Абруке свой сумасшедший дом открывать. Эх, малость перебрал со сном. Надо было раньше отсюда выбираться, покуда землячки не собрались и мотор не запустили. Теперь лежи, как шелкопряд в коконе, и ни гугу. Надо же… Марге-то… Форменная крапива. Ведь удумает же такое… При всем честном народе живому мужу гроб везти. Аж в дрожь бросает, будто Северный полюс по спине проехался. Эх… А кабы она еще знала, что из-за нее-то я и не доделал свою миссию и раньше времени домой собрался, она бы от стыда сквозь землю в самую Америку провалилась. Вот погрызли бы ее империалисты, они бы ее крепко пожевали, взялась бы тогда за ум. Эх, Марге, Марге, ну зачем ты так…
— Слышь, Марге, чего я тебе скажу, давай-ка гроб за борт кинем.
— Еще чего!
— Он ведь небось по делу задержался.
— На такие тонкости мне наплевать.
— Каспар не из тех, кто за любой юбкой побежит.
— А ты почем знаешь. С носом осталась, что ли?
Ох, охх, ну и Марге, вот уж язва. Неужто я и в самом деле с этакой тарантулом тридцать три года прожил?
— Он в собаке души не чаял, вот теперь на свой манер об ней тужит.
— Пущай потужит.
— Еще на той неделе говорил возле магазина, что хочет Ракси памятник поставить.
— Он там возле магазина много чего говорил.
— Это он сказал, а другого я не слыхала. Такой, говорит, памятник поставлю, чтоб на весь мир был мемориам.
— Во-во, в точности, это он может. Собаке небоскреб возводить. А к нужнику дверь привесить — на это его нету!
— Да брось ты, Марге…
Это я-то к нужнику дверь не привешу? Брешешь, женушка. Захочу, во всех сортирах на Абруке двойные двери навешу. Да только вот не хочу. Я люблю так сидеть, чтоб от белого света не отгораживаться. Сидишь, размышляешь, наблюдаешь, покуриваешь. Беспременно чтоб с куревом. В уборной без курева все равно как на свадьбе без музыки. Сидишь себе тихо, мирно, мысли шевелятся, душа оживляется, брюхо облегчается. К чему тут дверь-то? Не бог весть какой секрет.
Вообще-то это чистое вранье, что я дверь не могу привесить. Была дверь. Еще до Ракси. Из-за Ракси и снял. Не мог я там сидеть со спокойным сердцем и благородными чувствами, когда он снаружи воет и стонет по закрытому хозяину. Нипочем не мог.
Ежели поразмыслить, дверь в нужнике — штуковина каверзная. Я одну дверь сломал, чтоб человека спасти. После войны. Когда Куресаарский театр приезжал к нам в школу с представлением. Да. Гляжу, перед началом один артист потопал в сортир, ну, думаю, ни пуха тебе ни пера, как говорится, не первый ты и не последний по этой дорожке идешь… А выходить не выходит. Не видать его, и все тут. Что, думаю, за причина? Подхожу поближе, слышу, бедняга бубнит на все лады, да так горестно: «Быть или не быть, вот в чем вопрос!»
Дело ясное.
Умопомешательство перед самоубийством. Быть или не быть. Нешто нормальный человек станет такое спрашивать.
Ну и выломал дверь.
Вытащил мужика наружу.
Ежели, говорю, хочешь вешаться в ватере, так давай после спектакля. На Абруке театр-то ведь бывает не чаще солнечного затмения. А то из-за тебя мы последнего случая лишимся с искусством знакомство свести.
А он меня честит и песочит:
— Из-за искусства, черт тебя возьми, я и сидел. Заучивал монолог Гамлета.
Оконфузился я, сел в лужу, право слово. Попросил прощения. А он посмеялся и говорит: