Горячие слезы закапали у мамы с подбородка, когда она меня увидала.
Отец тоже как-то чудно смотрел в печку.
А сам я какой был, такой и был.
Сел. Поел до отвала. Узнал, кто в Швецию уехал. Рассказал, кто из ребят с Абруки остался лежать в России.
Рано утром погреб обратно в Курессааре. Надо было выбивать гадов с Сырве. Война еще не кончилась. Но для меня это была уже совсем другая война.
Н-да… Те, кто живет в Швеции, присылают иногда карточки. И Юта прислала. Сидит с цветами за столом. Очки на носу не такие, как у наших женщин. Заграничный парик на голове… Только шрам от коровьего рога на верхней губе такой же, как прежде. Его даже капиталистический строй убрать не может. Что-то наше остается на веки вечные.
Эх-хе-хе…
Вишь ты, Малли-то все ж таки вспомнила о Юге. Если она еще что ляпнет, так я так кашляну, что она сквозь стену в воду вылетит вместе со всеми своими шмотками. Бабы как зачнут болтать, у них рот больше январской луны делается.
Хорошо еще, что Малли не рассказала, как я с ней в первый раз осрамился. У них с Марге вечно какая-то распря идет. То сыновья у Малли лучше, чем дочки у Марге, а по какой причине: зачем Марге понадобилось девок рожать. Будто это от нее зависело. Вот так вот. А Марге не умеет такую политику с юмором принимать. Серьезно принимает, переживает и только худеет да худеет. Гляну иной раз на нее, вроде и на женщину уж не похожа, зад тощий, спина щуплая, словно еловая ветка, шкуркой обработанная. Не знаешь, как и любить-то такую выдру. Я ей не раз говорил: — Да ешь ты больше и жизни радуйся!
Куда там!
Теперь опять она из-за меня три дня не ела. Горемыка. Хотелось бы что-нибудь в утешение ей сказать, да у меня у самого здесь дышать нечем и повернуться некуда. Хоть на миллиметр бы задницу сдвинуть, а то скоро совсем закостенею, как египетская мумия. Попробую-ка.
— Ой, бабы!
— Ну чего ты подскакиваешь, Луизе?
— В гробу ктой-то есть!
— Да откуда ты взяла?
— А вы не слыхали? Чудной какой-то звук был. Будто ктой-то шептуна пустил.
Эх…
Эх-хе-хе.
Ох ты жисть-жистянка.
Смех меня разбирает. Страсть как хочется крикнуть отсюда Луизе: — Спасибо за внимание!
Луизе, милочка ты моя, ежели у тебя рожа со страху пятнами пошла, то прости ты мне мое прегрешение. Ну где ты еще таких мужиков сыщешь, какие даже в гробу непотребные звуки издают. Только у нас, на Абруке.
Вот так вот.
Не иначе как это от перегрузки.
Ведь сколько уж ночей не спали, да еще и напряженной духовной жизнью жили. И важные решения принимали. Все могло бы по-другому пойти. Только по случаю моего принципиального решения лежу я сейчас в гробу, на спине, не двигаясь, все равно как окоченевшая лягушка.
Когда мы вчера утром вернулись к Леппу с полной сумкой пива, мужики уж успели в комнате прибраться, чистую скатерть на стол положить и даже побриться. С такими приятно мировые проблемы решать.
Когда все поправились, приняв по паре пива, я поглядел на стенку, где висела большая карточка Ракси, и сказал:
— Ракси, ты ушел с ружьем в лес, и я больше никогда тебя не увижу, лес на Абруке большой, в нем и без ружья заблудиться можно. Но из-за тебя я встретился со своими друзьями, и тебе за это огромное спасибо, ведь ничего лучше в жизни нет, чем пребывать с дорогими друзьями.
— После такой речи неудобно пиво пить, — сказал Теэмейстер. — Давай банку распечатаем.
Распечатали. Лепп поджарил нам глазунью. На душе было светло от воспоминаний о собаке и приятно от пребывания с друзьями.
Я сказал, когда посчитал, что время подходящее:
— А теперь жду предложений касательно памятника.
— Ты непременно хочешь ему памятник поставить? — спросил Теэмейстер задумчиво.
— Ясное дело.
— Ты тверд в своем решении?
— Ну да.
— Хорошо. Значит, надо решить вопрос насчет места и материала.
— Насчет места вопроса нет. На Абруке.
— Это уж как пить дать, — засмеялись мужики. — Не хватало бы, чтоб Каспар ставил своей собаке памятник на Рухну либо на Кихну[73].
— Постойте, — сказал Теэмейстер. — Хватит ржать-то. Дайте подумать.
Мы дали.
— Каспар, — спросил чуток погодя Теэмейстер, — а ты хотел бы поставить памятник еще кому-нибудь или чему-нибудь?
Чудной вопрос.
Я задумался.
— Я жду, — сказал Теэмейстер. — Это очень важно.
Я подумал и сказал:
— Хотел бы.
— Ну!
— Я бы поставил памятник восходу солнца.
— Так… — кивнул Теэмейстер. — А еще?
— Затем я поставил бы памятник западному ветру. Он уж как подымется да задует, тут тебе и волна, тут тебе и волнение.
73
Рухну и Кихну, как и Абрука, — маленькие островки в Балтийском море. (Примечание переводчика.)