Плясунья, подобно птице, легко побежала по лестнице, толкнула тяжёлую дверь и вбежала внутрь. Минуя кушетку, она подскочила к узкому окошку и взглянула на улицу. Толпа уже собралась на площади — все ждали появления прекрасной молоденькой цыганки.
Девушка схватилась за выступ стены и вся подалась вперёд, будто желая пройти сквозь эту преграду, отделявшую ее от внешнего мира. Она внушала себе, что хочет видеть именно Джали, но сердце вторило обратное — капитана хотело оно увидеть там, на площади, среди чужих лиц. Волнение охватило девушку, и она сжала свой амулет свободной ладонью, затаив дыхание. В эти мгновения цыганка была похожа на Клода, с его серьёзным, возбужденно-страстным взглядом, коим он одаривал Эсмеральду, когда видел ее из окна кельи, танцующую и поющую на площади. Взгляд же плясуньи то метался, то с жадностью рассматривал каждого, кого можно было увидеть. Девушка вгляделась в толпу и, наконец, заметила маленькую белую козочку, идущую рядом с поэтом. Тот пытался жонглировать стульями и одновременно отбивать на бубне какой-то ритм, и сложно было не заметить его среди простых граждан. Плясунья глядела в окно, и с каждой секундой все яснее чувствовала, как ужасно это заточение, на которое обрекла она себя ради Феба. Она не отрываясь наблюдала за козочкой, и сердце ее сжималось от тоски и горя.
Неужели она не может выйти на площадь? Неужели не сможет увидеться со своей сестричкой? Ах, этот ужасный священник издевается над ней, несчастной, а ведь она ему доверилась.
Эсмеральда отвернулась от окна, и слезы потекли по ее щекам. Она сердито стёрла их ладонью и вновь принялась искать среди собравшихся людей офицера. Девушка не отдавала себе отчета в том, чего ожидала. Что, если Феб вообще не придет, а она зря будет ждать его появления? Или же сейчас кто-нибудь увидит ее в открытой келье, схватит? Цыганке было все равно. Она ждала, и это ожидание отвлекало ее, усыпляло бдительность.
Она снова и снова стирала непрошеные слезы со щеки и все глядела в толпу. Но не видела она того, кого всей душой мечтала увидеть. И рядом с ней никого не было, оттого девушка ещё сильнее ощущала это холодное одиночество, окутавшее ее еще ночью, когда она шла к собору в сопровождении молчаливого спутника. И все же, одной ей было спокойнее, чем под пристальным, полным страсти и безумной любви, взглядом архидьякона. Он все ещё внушал ей ужас, и стоило плясунье подумать о том, что его вчерашняя попытка завладеть ею повторится, ее бросало в дрожь.
Ну уж нет, лучше сидеть в одиночестве, но не бояться за свою честь и гордость.
— О, мой Феб! — с горечью произнесла девушка и присела за стол, закрыв глаза.
Клод Фролло стоял в дверном проеме, и слышал, как цыганка ещё несколько раз почти шёпотом повторяла имя офицера, прося у него прощения за то, что не пришла ночью.
Сердце священника сжималось от ревности, и он еле сдерживал себя, чтобы не кинуться к девушке в ноги и молить больше никогда не упоминать о Фебе и тем более не просить у этого подлеца прощения.
Священник неслышно подошёл к столу. Только теперь смог он разглядеть блестевшие на щеках плясуньи слезы. Гнев испарился, на смену пришло негодование и желание успокоить, утешить ту, которая даже плачущей была прекрасна.
Офицер так и не появился на площади, и цыганка больше не могла смотреть на этих смеющихся людей без грусти.
Слезы она больше не стирала — они катились по щекам, затем капали на стол, но несчастная их не замечала. Что же, Феб оскорбился ее вчерашним отказом и не пришёл, а чего она ожидала? Завтра же она побежит к нему и попросит прощения за свой проступок, ведь с каких это пор простая уличная девчонка может так обходиться с капитаном королевских стрелков? Как может так подло обманывать его?
Девушка отвлеклась на эти мысли и даже не заметила, как кто-то зашёл в келью. Она все так же была безутешна и одинока.
Но вдруг, всем телом вздрогнула Эсмеральда, почувствовав на своих плечах горячие ладони.
Она почти мгновенно вскочила с места, замахнулась для удара, но занесённая рука была поймана. Священник прижал ее к губам и тут же отпустил, боясь, что сейчас девушка прогонит его. Но цыганка только отдёрнула руку и выбежала из кельи, не сказав ни слова и уронив второпях платок.
Клод опустился на колени, поднял оброненную вещь и долго ещё стоял так, не двигаясь, лицом прижавшись к платку с прикрытыми глазами.
***
Девушка не почувствовала никакого облегчения от того, что увидела Джали. Козочка напоминала о вчерашнем отказе, о том, как она, Эсмеральда, услышала разговор, спрашивала сестричку, как поступить ей… Плясунья только теперь понимала, как боится наступления ночи, как опять окажется под «защитой» одной лишь двери. Она понимала, что сегодня эта преграда может и не остановить священника, а значит она была в опасности. Но ведь они условились с архидьяконом, что он поможет ей. Что же, пока он выполняет свою часть, а она — свою? Ей, рано или поздно, придётся танцевать перед ним, и реакция Клода была девушке известна. И все же, она старалась не думать о плате за свою просьбу. Цыганка вновь боролась сама с собой, хотела сбежать к Фебу и хотела ради него же пройти испытание заточением, стать лучше, стать достойной его. Вчера она не смогла оценить находящихся в келье вещей, не смогла понять их назначения и утром, но мысль, что скоро она все будет знать, уметь, вдохновляла ее, и она отказывалась от побега.
Новые мысли появлялись и исчезали, а на душе было скверно. Плясунья вновь оказалась в главном зале собора и очнулась от своего забытья, лишь только люди стали расходиться и длинные скамьи почти совсем опустели. Она присела на край самой дальней скамьи, сложив ладони на коленях, и прикрыла глаза.
Клод не стал преследовать цыганку, хотя огромных сил стоило ему принятие этого решения. Он боялся, что, спустившись вниз, не обнаружит ее, что она невольно узнает правду, которую он скрыл от неё. Но Фролло остался. Нужно было найти денег для брата, появившегося чуть позже, когда его меньше всего ждали.
Священник долго бродил взад и вперёд по келье, вспоминая танец девушки. Он совершенно не думал о своей части договора. Хотя, по сути, он не сделал для Эсмеральды ещё совершенно ничего, а она уже отплатила за услугу. Архидьякон заламывал пальцы, взволнованно глядя в окно, страшась увидеть бегущую цыганку. Но люди уже давно разошлись, площадь опустела, и девушки там тоже не было. Клод ещё не расстался с оброненным платком, скорее наоборот, сохранил, положив среди своих вещей. В конце концов, плясунья вряд ли заметит пропажу, а для него этот предмет одежды теперь был настоящим сокровищем.
Пусть, Фролло и думал в первую очередь о себе, он уже представлял, как сегодня будет обучать Эсмеральда латыни, как будет говорить с ней о звёздах. Она сама просила научить ее всему, он и научит. Всему, чему она только пожелает.
Клод повернулся к двери, услышав шаги на лестнице. Сердце замерло — священнику почудилось, будто это возвращается Эсмеральда. Но то была лишь слуховая галлюцинация. Чем ближе становились шаги, тем яснее он понимал, что это вовсе не девушка, и, раз ее все ещё нет, она сбежала.
Эта неожиданная страшная мысль поразила архидьякона, и тот кинулся к двери, намереваясь немедленно вернуть беглянку, которая воспользовалась его отсутствием и убежала искать Феба. Но почти на пороге он столкнулся с Жеаном, пришедшим за своими обещанными деньгами.
Тем временем, девушка ещё сильнее, чем прошлой ночью почувствовала своё одиночество, и на миг собор показался ей темницей. Она слишком явно ощущала себя пленницей, обманутой и очернённой в глазах Феба, что уже и не думала о счастье быть его невестой. Только бы он простил ее, только бы разрешил быть рядом с ним. Плясунья осознала всю поспешность своего вчерашнего решения — теперь она ждала лишь наступления завтрашнего дня, чтобы утром отправиться на поиски капитана, увидеть его, вымолить прощение. Потом она, наверное, вернётся сюда и будет учиться быть лучше, но это потом; главное — прощение.
Но она и подумать не могла о том, что план ее не осуществится ни завтра, ни через день, и что новость, которую скрыл от неё Клод окажется для неё слишком жестоким ударом. Ударом, перенести который окажется слишком сложно.