41. Держи ключ
Брайони мило сидит в углу выставочного зала в одиночестве, а мы с Ноксом молча обсуждаем дела напротив.
— Они нервничают. Они до чертиков расстроены тем, что она сбежала, — говорит мне Нокс. — Судя по всему, Кэллум отправил на ее поиски своих ребят, когда увидел билеты на самолет, купленные на ее имя. Когда они не смогли найти ее в аэропорту, они расширили поиск. Борзые собаки, все такое. Им нужна она, и теперь, когда ее нет, Кэллум в полном дерьме.
Я насмехаюсь.
— Фигушки. Они потеряли контроль над ситуацией, отдав свои нужды в чужие руки.
Мои руки.
— Это ты верно подметил. Я бы с удовольствием взял одного из этих жирных ублюдков, показал бы ему, как мы работаем на улицах.
— А Сэйнт? Что-нибудь слышно о нем?
— Ничего. И я не могу этого понять. Предполагаю, что он просто играет в молчанку, чтобы пока не нагнетать обстановку. Так противоречиво с его стороны участвовать в этом, учитывая…
Я провел языком по зубам, покачал головой, вспоминая свою маленькую ситуацию с шантажом.
— Я имею в виду, что, похоже, они действительно настаивают на том, чтобы он занял пост епископа, что странно для человека его возраста, но им нужно, чтобы фамилия семьи окончательно укрепилась в церкви, если они надеются покорить горожан, и они готовы на все, чтобы это произошло.
— Все, ради чего работала эта семья. — Я насмехаюсь, в моем тоне звучит сарказм.
— Срок полномочий епископа подходит к концу, и он, похоже, не прочь поторопить процесс после самоубийства, — объясняет Нокс.
Самоубийство. Просто, блять, идеально.
— Какого самоубийства? — спрашиваю я, прикидываясь дурачком.
— Дьякона. Прости, думал, ты знаешь. Сначала они решили, что это убийство, потому что так выглядела сцена. Исповедальня была в полном беспорядке. Несколько выстрелов, ля-ля-ля. Но его Библия… — он делает паузу, наклоняясь внутрь. — В своей личной Библии он признался во всяких мерзостях. Там была написана правда, и все части соединились.
Я ухмыляюсь, как гребаный демон, под своей невозмутимой внешностью. Мои планы сработали безупречно. Годы сидения в камере с буйным воображением и общение с товарищами по заключению помогли мне в этом. За решеткой я узнал, как на самом деле устроен мир. Завел друзей, которые превратились в семью. Настоящую, мать ее, семью. А не в мусор, который течет по моим венам, придавая мне внешность.
— Но да, Сэйнт затаился, а Кэллуму надоело общаться с Аластором. Тот в панике. Скоро выборы, и если главный спонсор Аластора бросит его из-за этого дерьма, он рискует переизбраться. Он был здесь и спрашивал о Черепе.
Ублюдок слишком много знает.
— Я знал, что это случится. Это был лишь вопрос времени. Эти политики теряют голову, когда все вокруг начинает рушиться.
— Смотри в оба. Они прозревают, Эроу, — прямо говорит он, а затем смотрит на Брайони в углу. — Ты не можешь вечно оставаться человеком в маске.
Я впитываю это, мой разум бесконечно мечется. Он не ошибается. С помощью Аластора я оставался под прицелом, совершая его преступления, пока он защищал мою личность, мои секреты. Но если перечить ему, не выполняя своих обязательств, эта защита ослабевает.
— Просто… играй осторожно, — мягко говорит он, кладя руку мне на плечо.
Я отстраняюсь от его прикосновения.
— Отвали.
— Я серьезно, Эроу. Когда мужчины впадают в отчаяние, они совершают безумные поступки.
— Правда? — спрашиваю я с сарказмом.
Этот человек лучше других знает, до какого отчаяния может дойти человек. Особенно когда его загоняет в угол учреждение, призванное сломить его. Он видел это воочию, видел, как его друг стал гребаным киллером для врага, только чтобы стать ближе.
Он наклоняет голову, в его глазах появляется понимание, а затем предупреждение для друга, о котором он искренне заботится.
— Перестань нежничать, Нокс. Я видел, как ты отрезал парню язык.
— Я просто говорю… — он делает паузу, глядя на Брайони. — Любовь делает нас слабыми. Ослепляет нас. — Он проводит рукой, унизанной перстнями, по своей бритой, покрытой татуировками голове. — Я не хочу, чтобы ты оступился, даже на секунду, из-за этого.
— Во-первых, отвали. Во-вторых, что, черт возьми, сутенер из Детройта знает о любви?
Он смеется, хватаясь за свой оголенный живот под рубашкой на пуговицах, которая свободно болтается с момента его маленького рандеву.