Пульс бьется у него на шее, а я продолжаю осыпать мягкими поцелуями его испещренное чернилами горло и провожу рукой по его стволу до проколотой головки. Мой большой палец проходит по головке, пальцы обхватывают вершину, щелкая по пирсингу, на котором я стала зацикливаться, когда его рот приоткрывается, а руки снова прижимаются к стене позади меня.
— Исцели меня, ибо я исцелен; спаси меня, и я буду спасен, ибо ты — тот, кого я восхваляю. — Я повторяю, мои губы в дюйме от его губ.
— Блять! — его голос срывается, когда я пытаюсь переписать его прошлое.
Он стонет, его лоб прижимается к моему, а его неконтролируемое дыхание встречается с моим. Моя рука скользит вверх по его стволу, еще дальше, пока я не нащупываю его тугие и тяжелые яйца. Нежно перекатывая их между пальцами, я продвигаю руку дальше, пока они не упрутся в мою ладонь. Его губы выдыхают воздух, а глаза не отрываются от моих. Мои пальцы скользят дальше, нежно прижимаясь к бархатистой коже за ними. Его глаза плотно закрываются. Из его горла вырывается резкий, полный наслаждения стон: его член подпрыгивает от чужого прикосновения, которое раздвигает границы исследования, и еще одна капля спермы вытекает из кончика, когда он переставляет ноги.
Я вижу, как его глаза затуманиваются, когда он практически задыхается передо мной, как видения прошлого медленно накладываются на настоящее, когда он получает удовольствие от того, что сломало его. Мне нужно, чтобы он остался здесь. Со мной.
— Эроу…
Его рука обхватывает мою шею, прижимая меня спиной к стене, его губы кривятся, а его горячий взгляд пронзает меня насквозь. Моя грудь вздымается от ужаса, а тело грозит упасть на его пугающую фигуру. Это не мальчик, который видел травмы, это живой, дышащий человек, способный покончить с жизнью всего за один лишь взгляд в неправильном направлении. Это человек, в чьих жилах бурлит жажда мести. Я завела его слишком далеко. Слишком рано.
Вены на его шее вздуваются, напряжение сжимает его жесткую форму, прежде чем он моргает, выдыхая воздух через губы. Его глаза полностью сканируют меня, прослеживая силуэт моего телосложения, а затем снова возвращаются к моему взгляду, полному ужаса, и, кажется, выходят из транса, в котором он находился.
Он смотрит на меня сверху вниз, когда я поднимаю подбородок, и молча смотрит в ответ, словно растягивая мгновение во времени. Я — та, кому он может доверять. Мне суждено понять этого человека. Исцелить его, как он спас меня.
Без предупреждения его губы налетают на мои, его теплый язык проникает в мой рот и соединяется с моим в медленном, чувственном облизывании. Я стону, и его пальцы сжимаются на моей шее в то же время, когда я крепче сжимаю его член.
Оторвав губы от моих, он говорит.
— Ты заслуживаешь лучшего, чем то, что они сделали со мной.
Он снова целует меня, как будто обнаруживая, что ему действительно нравится ощущение наших губ вместе.
— Но ты никогда не узнаешь этого, маленькая куколка, потому что я никогда не отпущу тебя.
Это должно пугать меня. Это должно заставить меня бежать и прыгать в объятия мужчины, который сможет поддерживать общественные нормы любви и отношений. Но я знаю, что я далеко не нормальная. Я должна быть такой, если эти слова заставляют мое сердце трепетать так, как им свойственно. Мне нужен мужчина, который самоотверженно отдаст всю себя, чтобы моя жизнь была такой, какой она должна быть, как у Эроу. Его преданность и вера в то, что я должна быть такой, какой должна быть, значат гораздо больше, чем все фальшивые отношения, которыми я уже жила.
— Я не думаю, что когда-нибудь захочу чего-то меньшего, чем тот мужчина, которым ты являешься, — говорю я искренне, из той глубины души, куда он так часто обращается. — Мы с тобой из одной материи, ты и я. Мы насильственно изорваны из одной и той же испорченной ткани.
Он вздрагивает, его глаза выражают любовь, которую он не знает, как выразить. Он наклоняется и снова целует меня, обхватывает мои бедра, притягивая мое тело к своему, а затем кружит нас и ведет меня назад к кровати.
— Я никогда не смогу любить тебя так, как ты хочешь, — шепчет он, открывая сломленного человека в своем глубоком, болезненном тоне.
Он снова чувствует себя недостойным. Недостойным бескорыстной любви, которой он никогда не видел в мире, который не остановился ни перед чем, чтобы съесть его заживо.
— Как бы ты ни любил, я этого хочу, — успокаиваю я его, когда его мягкие полные губы снова соединяются с моими.
Мы найдем золотую середину. Место, где мы оба сможем процветать и благоденствовать. Я не жду от Эроу обычной любви. Она никогда не будет обычной, как и не должна быть обычной. Она сложная. Это абстрактная картина, написанная резкими мазками боли, резкими всплесками обмана и непристойными цветами, кричащими о несправедливости.