Он подходит к столу, который они поставили слева от меня, и я, прищурив единственный открытый глаз, замечаю бутылку вина, которую он держит за горлышко. Кто-то за моей спиной крепко дергает меня за волосы, и я резко отшатываюсь назад. Моя шея изгибается под неудобным углом, поворачивая лицо к свету, и тень мужчины надо мной становится видна.
— Ах, мой милый, милый мальчик. — Он щелкает языком. — Прошло много лет с тех пор, как мы были знакомы. — Он наклоняется к моей голове и шепчет мне на ухо тоном, который заставляет меня содрогнуться от воспоминаний о мучительном прошлом. — Я очень скучал по нашим урокам.
Епископ Колдуэлл.
Они привели меня в логово льва, наполненное лишь демонами моего прошлого.
Я дергаюсь, борясь со своими путами, борясь за свои волосы, отдавая все силы, чтобы освободиться от его хватки, но каждая часть моего тела болит, когда я пытаюсь вывернуться и повернуться. Ребра сломаны, сухожилия порваны в клетке, в которую я сам себя загнал.
Ради блага людей часто приходится идти на жертвы. И вот я здесь, приношу себя в жертву в надежде, что она найдет в себе силы, которые я питал и взращивал, чтобы спасти человека, который бесконечно требует ее.
— Я не собираюсь лгать тебе, — снова начинает он, обходя меня спереди, в то время как охранник позади меня хватает меня за волосы, снова удерживая меня на месте. — Я рад узнать, что ты потерял веру. Что ты далеко отошел от Христа и святости своей религии.
Я зажмуриваюсь от боли и смотрю на него единственным оставшимся у меня глазом.
Он не изменился. Он постарел, это несомненно, что видно по фиолетовым впадинам под глазами и обвисшей коже под подбородком. На подбородке и шее выросли неприглядные бородавки, но на его лице все та же призрачная доброта, румяные круглые щеки, прикрытые искусственной добротой.
— Это делает твое воскрешение еще более забавным, — говорит он с мрачной улыбкой.
Он передает бутылку с вином охраннику надо мной и слегка кивает ему.
— Кровь Христа, — начинает он, поднимая пальцы, чтобы благословить меня крестным знамением.
Охранник отводит мою голову назад, а затем накрывает мое лицо белой тканью. Без предупреждения вино льется на меня, наполняя рот и нос горьким, вяжущим вкусом. Спирт обжигает различные порезы, а я кашляю и глотаю медленно льющуюся жидкость, безуспешно борясь со своими ограничениями.
Я вдыхаю немного, как они и хотели, и мое горло сжимается, выкашливая алкоголь из легких. Наконец бутылка опустошается, и прежде чем я успеваю сделать столь необходимый вдох, ткань срывается с моего лица, и я чувствую, как острая тупая тяжесть бутылки разбивается о мою голову.
Смех и разговоры снова заполняют пространство, а темнота медленно отступает от моего затуманенного зрения. Вокруг меня раздаются голоса, а звон в ушах постепенно стихает.
Я чувствую себя так, словно тону над землей, от сдавливающей боли в груди и жжения в легких. Каждый вдох вызывает острую, пронзительную боль в боках. Запах железа заполняет мои ноздри, сменяясь терпким вином, прежде чем я понимаю, что вдыхаю собственную кровь.
Они сломали мне нос, помимо всего прочего, пока я был в отключке. Запястье в наручниках затекло, а пальцы полностью потеряли чувствительность. Должно быть, я был в отключке довольно долго.
— Думал, мы тебя на секунду потеряли, — доносится до моих ушей ехидный голос единственного и неповторимого Аластора Эбботта. Он резко хлопает меня по плечу, посылая острую, стреляющую боль в руку. — Нам нужно увидеть отчаяние в твоих мертвых глазах, чтобы это сработало. Рад видеть, что ты очнулся как раз вовремя для своего сюрприза.
Я стону, но затянутый на затылке ремень не дает мне выплеснуть ярость, которую жаждет выпустить моя душа.
Сэйнт сидит на краю дивана рядом со мной, его взгляд блуждает по мне, хотя кажется, что он с трудом переносит мое появление. Может, он и не такой злобный, как его отец, Аластор или даже епископ Колдуэлл, но его нежелание отстаивать свою правоту всегда было его падением.
Если он здесь, значит, она тоже поблизости.
Епископ Колдуэлл выходит из-за стола, неся что-то в руках.
Я пытаюсь смахнуть кровь с единственного полезного глаза.
— А если кто болен, пусть призовет старейшин церкви, и пусть они помолятся над ним и помажут его елеем во имя Господа нашего, — произносит он, помешивая в руке знакомый стеклянный сосуд с обернутой вокруг него белой тканью. — И молитва, возносимая с верой, восстановит больного. Господь воскресит его. Если он согрешил, он будет прощен…