Теперь я понимаю его свободу. Свобода Эроу из прошлого, где наш разум был искажен, чтобы убедить нас в том, что мы родились во грехе и должны провести жизнь, искупая вину за то, что просто выжили. Но мы отказываемся держаться за груз греха, созданный людьми другого времени и обстоятельств. Наша жизнь принадлежит нам, и общественные ограничения человеческой природы, которые кажутся естественными, чистыми и просто органичными, больше не могут сдерживать нас.
Мы должны уметь любить без осуждения. Без ограничений. Без того, чтобы люди пытались управлять нами с помощью своих представлений об истине.
И из-за этого желания жить полной жизнью мы получили свой шанс.
Когда мы в последний раз проносимся через город, в зеркале заднего вида поднимается дым от горящей церкви.
Мы покончили с этим. Запятнали институт, который, как они думали, они построили из кирпича и камня, только для того, чтобы отправить его в пепельную кучу самых темных обманов с доказательствами их лжи на переднем плане.
Судьба Сэйнта заключается в том, чтобы дожить до конца своих дней с ежедневным напоминанием о вере, которую он когда-то держал в своих руках. На руках, которые теперь покрыты шрамами. Груз вины ляжет на его плечи каждый раз, когда он увидит отражение правды в этом зеркале.
Мы уничтожили династию, как и планировали. Видео стало вирусным, и имя Вествудов было уничтожено навсегда. Все надежды на то, что Сэйнт станет епископом, были жестоко разрушены. Брэди и его семья выступили с заявлением после того, как стало известно об исчезновении епископа Колдуэлла. Один храбрый ребенок пробудил смелость в других, и не успели они опомниться, как город засверкал, как рождественская елка, и из него посыпались заявления от разных жертв.
Мы не были наивными. Мы знали, что где-то зло того же рода поднимется снова, и порочный круг контроля и насилия однажды продолжится.
Одна династия за раз, говорила я Эроу, когда мы вместе разжигали пламя.
И вот теперь Эроу собственнически обхватывает мое обнаженное бедро, когда садится за руль и выводит меня из воспоминаний, а другой рукой сжимает руль затемненного Audi. Теперь он жаждет любых прикосновений, ему необходимо быть со мной, всегда держать меня в своих крепких объятиях, не выпуская из рук одну защитную руку. Он не может насытиться и не желает больше тратить свою жизнь без этого.
Остановив машину на обочине лесной дороги, он ставит ее на стоянку и поворачивается ко мне лицом.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я с весельем. — Детка, мы опоздаем на самолет! — Я хнычу, но его взгляд по-прежнему сосредоточен на мне. — Барет сказал, что самолет вот-вот покинет посадочную полосу!
Мы направлялись из города с помощью нашего маленького секретного оружия. Барет получал от Эроу свои собственные зашифрованные сообщения, информируя его об угрозах, которые окружали меня, при этом никогда не зная его. Вместе они защищали меня — один изнутри, другой снаружи. Я навсегда сохраню его в своем сердце как брата, пусть и не по крови.
Нашей новой целью стали странствия по неизведанным уголкам мира. Части, которые часто называли «Бушем». Я говорила Эроу, что в это время года там очень красиво, и что в развивающейся стране много дичи. Его лукавая улыбка сказала мне, что он понимает, насколько потрясающим может быть этот вид и насколько сладкой на вкус может быть месть в бескультурной стране, где еще больше лжи распространяется на невинные жизни в виде миссионеров.
Мы продолжим борьбу за тех, кто слишком слаб, чтобы бороться за себя, и при этом будем отстаивать свободу верований и различных религий. Как бы то ни было, мы оба по-прежнему верим. Вера в нечто более могущественное, чем все, что может сотворить человек.
Его покрытая перстнями рука освобождает мой ремень безопасности, и он отодвигает водительское сиденье настолько далеко назад, насколько это возможно. Взяв меня за запястье, он тянет меня к себе на колени, и я визжу от его силы, а мои ноги раскрываются под цветочной юбкой, чтобы обхватить его бедра. Он сжимает мою шею ладонями, медленно проводит ими по изгибу моей челюсти, пальцы касаются кожи вокруг губ, выражение его лица становится серьезным.
— Знаешь, когда они пытали меня в той комнате, связанного по их милости… — я вздрагиваю, вспоминая, как он продолжает. — …единственное, что держало меня вместе, — это ты.
Я сглатываю, мои глаза наполняются слезами. Узнавать о том, что он добровольно отдал себя в руки самых ненавистных врагов с вечной верой в то, что я спасу его, было так же больно, как и полезно. Его большой палец провел по моей щеке и спустился к нижней губе.