Он прижимается своим лбом к моему в темноте, проникая пальцами всё глубже и глубже, пока не упирается в заднюю стенку моего горла, и я кашляю вокруг них, задыхаясь от их длины. С его губ срывается стон, и мои глаза слезятся, когда он задерживает их на секунду, прежде чем вытащить обратно.
Достав два пальца из моего рта, я слышу, как его губы приоткрываются, в то время как он сосет их. В каком-то больном и извращенном смысле, что-то в этом грязном действии вызывает волнение в моем животе. Соблазны, которые бесконечно мучают меня.
— Видишь? — шепчет он. — Ты не его маленькая шлюха. Ты даже не можешь нормально проглотить член.
Граффити. Его больные и извращенные игры бесконечны.
— Ты сделал это? — рычу я сквозь стиснутые зубы. — Ты написал обо мне такие мерзкие вещи?
Он вздыхает против меня.
— Прости меня. Безвкусица, я знаю. Не совсем в моем стиле, но… когда мы в Риме, мы поступаем как римляне, не так ли?
Он сумасшедший. Его мыслительные процессы настолько запутанны, что я даже не могу понять его большую часть времени. В загадках, которые он изрекает, всегда присутствует элемент религии, и в корне этого я должна разобраться. Вся его личность для меня — лабиринт; бесконечный цикл поворотов и изгибов. Финишная черта никогда не находится в поле зрения.
— Почему? — я кричу, в то время как слёзы угрожают снова появиться на моих глазах. — Почему ты делаешь это со мной?
Я раздражена. В замешательстве. Мне больно. Я чувствую себя одинокой, как никогда раньше, зная, что лидер, которому я посвятила свою жизнь, обманул меня и всех остальных в нашем сообществе самым тревожным образом. И все это во время борьбы с этими тёмными, непристойными ощущениями, которые Эроу постоянно вытягивает из меня. Моя голова кружится, мой разум в полном тумане.
— Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас, — говорит он мне.
Я прижимаюсь к нему всем телом, впитывая слова, вслушиваясь во фразу и расшифровывая её. Выпустив вздох неверия, я расслабляюсь в его объятиях, пока мой разум работает над знакомыми словами. Это один из первых отрывков, которые он вырвал из Библии и оставил для меня на комоде.
— Они хотят лишить тебя голоса, Брайони, — шепчет он. — Забрать твой голос. Обрезать твой бутон до того, как ты успеешь расцвести.
Загадочный код, раскрывающий его ответ. Он делал всё это не просто так. Он молча защищал меня своим больным и извращённым способом. Оберегая меня от людей, которых он считает моими врагами, и одновременно закаляя меня для схватки.
— Но мне нужно, чтобы ты расцвела. Мне нужно, чтобы ты предстала передо мной во всей своей тёмной, восхитительной красоте. Раскрой свою силу и покажи мне глубину между своими лепестками, — говорит он, проводя тыльной стороной тех же пальцев по моей щеке.
Моё сердце замирает от его слов. Они должны означать что-то более глубокое, но когда он произносит их таким хриплым, нуждающимся тоном, мышцы моих бедер снова напрягаются. Моё тело обманывает меня в его присутствии, всегда стремясь к чему-то большему.
— Теперь я твой Бог, — шепчу я ему в ответ его слова, те самые, которые он написал над отрывком, наконец-то расшифровав послание.
Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас. Это не было сказано в знак богохульства. Это был знак его защиты. Он готов быть моим щитом, но только если я понесу меч.
Он выпрямляет позвоночник, молча возвышаясь надо мной, и если бы я была в состоянии видеть более четко, то могла бы представить, что на его лице застыло гордое выражение восхищения. Его голова опускается к моей шее, мои глаза плотно закрыты, так как моё тело содрогается от страха откровения. Тёплые влажные губы обхватывают мочку моего уха, снова пронзая мое тело искрами. Он нежно посасывает её, прежде чем я чувствую, как его влажный язык скользит вверх по моему уху.
Мой пульс громко стучит в моей шее, а хриплый стон едва вырывается наружу. Он кладет что-то маленькое и металлическое в мою ладонь, и мои пальцы смыкаются вокруг этого предмета. Я едва ли вижу отблеск света, идущего из щели под дверью, который отражается в его глазах, но их огонь прожигает темноту.
— И будет наше царствование победоносно, — мурлычет его мягкий голос.
19. Подожги
Я выхожу из машины, сжимая в одной руке лишнюю ткань от моего длинного шелкового платья, протягивая другую руку для помощи.