Он смотрит на меня с беспокойством, которое всё ещё присутствует в его встревоженном взгляде, и мои слова ничего не делают, чтобы убрать мой очевидный дискомфорт. Его рука тянется, чтобы взят мою. Он тянет меня вперед, пока я не оказываюсь прижатой к нему. Обхватив одной рукой мою поясницу, другой он касается моей щеки, нежно прижимая ей к моему лицу. Я задерживаю дыхание, мои глаза мечутся к другим гостям, которые могут наблюдать за нами.
— Я понимаю, Брайони. Эти люди… это место, — он оглядывается вокруг, прежде чем пожать плечами. — Это всё ложь.
У меня желудок сводит от его слов. Что он знает?
— Никто здесь не умеет танцевать, — признается он с сексуальной ухмылкой. — Они больше говорят, но подкрепить свои слова действиями не могут. Эти люди — лжецы и мошенники.
Я вздыхаю, смеясь про себя из-за того, что слишком много думаю.
Отступив от меня, он протягивает руки, увлекая меня за собой на середину танцпола, где все гости выстраиваются в линию друг напротив друга. Скрипки поют свою сладкую, знакомую мелодию в воздухе, пока пары готовятся начать танец в стиле барокко, который мы изучали и которому нас учили с тех пор, как мы были молодыми студентами в Завете.
— Давай покажем им, на что мы способны, — говорит Сэйнт с уверенной улыбкой, выводя меня напротив себя в ряд женщин в масках.
Он присоединяется к ряду людей в масках напротив нас, не сводя с меня глаз, пока мой взгляд скользит по ряду. Маска за маской, я рассматриваю мужчин, не зная, кто скрывается под каждым костюмом, пока мой взгляд падает на пожилого джентльмена несколькими мужчинами далее, который смотрит на него слева. Прямо на Сэйнта.
Мне не требуется много времени, чтобы понять, кто это. Кэллум Вествуд смотрит на своего сына, а его сын невинно улыбается мне, его волнение почти осязаемо. Глаза до жути медленно смещаются, в то время как взгляд Кэллума прокладывает дорожку между нами и встречается с моими глазами. Мы смотрим друг на друга в течение мгновения. Мурашки пробегают по моим плечам и шее, так как опасность, нависшая в этом взоре, заставляет меня содрогнуться.
Ненависть. Отвращение. Презрение.
С первого взгляда я понимаю, что этот человек предпочел бы, чтобы я вообще не присутствовала на сегодняшнем вечере. Это я разрушаю шанс его сына стать тем, кем он может стать. Похоже, мысль о том, что я могу добиться какого-то звания для себя, одновременно втаскивает его сына в грязь. Гонка за право стать правящим епископом после отставки Колдуэлла в ближайшие годы — святой Грааль достижений. Кэллум явно хочет этого только для своего сына. Его наследия.
На ум приходит граффити на окнах школы.
БРАЙОНИ СТРЕЙТ — ШЛЮХА ДЛЯ СЭЙНТА
Эроу написал это не для того, чтобы расстроить меня. Чтобы запятнать мою репутацию в этой общине, конечно. Но репутация в этой общине ничего не значит для такого человека, как Эроу. Он написал это даже не для того, чтобы расстроить Сэйнта. Вот почему в то утро пришло послание о прощении. Ему нужно было, чтобы я знала, что это не в его стиле. В этом нет ничего личного. Всего лишь очередной ход в его больной и извращенной шахматной партии. Он написал это послание, чтобы задеть его. Кэллума Вествуда.
Его сын. На губернаторском балу. Со шлюхой Завета. Не очень хорошо выглядит.
Прежде чем я успеваю обдумать всё это, начинает звучать припев. Все женщины в очереди за мной делают быстрый реверанс, чтобы начать танец. Мужчины делают шаг вперед, приближаясь к нам, и я беру руку Сэйнта в свою. Его отец смотрит на наши переплетенные пальцы, когда мы все поворачиваемся налево, чтобы начать танец.
Мы идём вместе, пока мужчины ищут нашего расположения, останавливаясь, чтобы мы снова встретились лицом к лицу, пока наши руки переплетены вместе между нами, мужчины сгибают колени в быстром поклоне, прежде чем женщины следуют за ними. Сэйнт подмигивает мне, заставляя мое лицо расплыться в улыбке. Я прикусываю уголок губы, сдерживая смех, пока жар поднимается по моим щекам.
Он совершенно очарователен, когда он такой: легкомысленный и неуклюжий. Чем больше мы вместе, тем больше мне нравится проводить с ним время. Мысль о том, что у него есть какая-то вендетта против меня, как у его отца или даже Джейкоба Эрдмана, кажется почти невозможной. Либо этот парень — самый феноменально талантливый актер, с которым я когда-либо сталкивалась, либо он действительно невосприимчив к ненависти своего отца. То, как он заступился за меня перед диаконом. Как он поздравил меня, зная, что его семья этого не сделает. Интуиция мешает мне аналитически рассуждать.